В среде, ориентированной на капиталистическое присвоение даже самых незначительных наших мыслей, делать это не менее дискомфортно, чем носить неформальную одежду в месте со строгим дресс-кодом. Как я покажу на различных примерах, чтобы оставаться в этом состоянии, требуются стремление, дисциплина и воля. Ничего не делать – это тяжело.
ДРУГОЙ УРОК, предлагаемый нам «Долгожителем», связан с его функцией свидетеля и памятника. Даже самый убежденный материалист должен признать, что «Долгожитель» отличается от рукотворного памятника тем, что он, в конце концов, живой. В одном из выпусков общественной газеты MacArthur Metro за 2011 год покойный Гордон Лаверти, бывший в то время работником муниципального коммунального округа Ист-Бэй, и его сын Ларри написали хвалебную песнь «Долгожителю»: «Живет один парень высоко на склоне холма в соседнем парке Леона. Он был свидетелем нашего безумия с тех пор, как люди появились в Окленде. Его зовут «Долгожитель». Это дерево породы секвойя, и оно очень старое». Они представляют дерево свидетелем истории: от охоты и собирательства народа олони до прибытия испанцев с мексиканцами и белых спекулянтов. Философия дерева – неизменная по сравнению с последовательными безумствами вновь прибывших – в конечном счете становится источником вдохновения для Лаверти: «Долгожитель» все еще стоит… как стражник, напоминающий нам о том, что нужно делать правильный выбор».
Я вижу его так же. «Долгожитель» – это прежде всего безмолвное свидетельство вполне реального прошлого, как природного, так и культурного. Смотреть на дерево – значит смотреть на то, что зародилось посреди совершенно другого, неузнаваемого мира: где люди сохраняли природный баланс, а не разрушали его, где форма береговой линии еще не изменилась, где обитали медведи гризли, калифорнийские кондоры и кижуч (все они исчезли из Восточного залива еще в XIX веке). Это не выдумка. На самом деле это было не так давно. Точно так же, как жизнь иглам «Долгожителя» дают его древние корни, настоящее берет начало из прошлого. Корни – это как раз то, в чем мы отчаянно нуждаемся, потерявшись в настоящем.
Эти два урока должны дать вам представление о том, что я хочу сказать в своей книге. «Бездействие» – это уход от экономики внимания, но одновременно и нечто другое. И это не что иное, как пространство и время, возможность, обретаемая только на уровне внимания. В конечном счете, выступая против безразличия оптимизированной жизни, проведенной в сети, я привожу доводы в пользу новой «пространственности», дающей чувствительность и ответственность перед историческим (что здесь произошло) и экологическим (кто живет или жил здесь).
В этой книге я понимаю биорегионализм как способ снова начать думать о месте. Биорегионализм, чьи принципы были сформулированы экологом Питером Бергом в 1970-х годах и широко распространены в духовных практиках коренных народов, связан с осознанием не только многих форм жизни в определенном месте, но и их взаимосвязи друг с другом, в том числе и с людьми. Философия биорегионализма не только охватывает такие вопросы, как восстановление среды обитания и пермакультурное земледелие[4], но также имеет и культурную составляющую, поскольку требует от нас идентифицировать себя как граждан биорегиона в той же мере (если даже не больше), как и в государстве. Наше «гражданство» в биорегионе означает не только знакомство с местной экологией, но и обязанности по ее совместному сохранению.
