Причин для финансовой паники, на взгляд со стороны, не было. Газета выходила еженедельно тиражом в тридцать тысяч экземпляров. По меркам нашей области, это было неплохо и по всем раскладам гарантировало изданию самоокупаемость. Поэтому мы не стали пинать Тамару Петровну ногами, как это, наверное, сделали бы другие расстроенные работяги, вероломно лишенные законного заработка, и единодушно пришли к мнению, что надо просто немного подождать.
Но минуло еще две недели, а денег так и не выдали. Более того, куда-то пропал Гудомаров-младший. Он перестал появляться в редакции. Связь поддерживал лишь телефонную, да и то с Тамарой Петровной. Последняя соблюдала меры конспирации. Она выбегала из редакции, чтобы поговорить с боссом. А если такой возможности не было, или у входа томилось редакционное общество, попыхивая сигареткой, она делала странное лицо и начинала называть Гудомарова-младшего сынулей. Все знали, что никакого сынули у нее нет. Есть только дочурка, которую сверстники еще в школе прозвали Центнером. Звучали конспиративные беседы с боссом примерно так:
– Да, сынуля, все поняла, платежные документы отнесу завтра же и по пути загляну в типографию, узнать, не закрыли ли нам кредит, – прикрывая рот рукой, полушепотом говорила Тамара Петровна, свято веря в то, что никто не догадывается о личности ее невидимого собеседника. – А как у тебя дела, сына? Не хочешь вернуться домой? Тараканы начинают волноваться…
Чтобы не расстраивать Тамару Петровну, мы делали вид, будто верим в вымышленного сына, с которым она ведет заговорщические беседы. Временами даже справлялись о здоровье дитяти и его жизненных планах, чем приводили женщину в замешательство. Обычно в таких случаях, глупо поморгав, она уточняла, какого именно сына мы имеем ввиду. А вспомнив, что неожиданно обрела дитя, хвалилась тем, какой он у нее замечательный. В душе мы хохотали, слушая мифические истории о парне, которого вот-вот возьмут на работу в администрацию президента. В другой раз она представляла его главой крупной корпорации, иногда – офицером, зорко следящим за неприкосновенностью государственной границы где-то на Дальнем Востоке.
Словом, мы развлекались вовсю, так как ничего другого не оставалось. Однако сам факт бухгалтерско-редакторских закулисных бесед насторожил. В души закралось предчувствие беды, и чем дольше отсутствовал Гудомаров-младший, тем сильнее оно становилось. Мы чувствовали себя словно дети, оставленные ночью у дверей приюта любимой матерью. Перед нами вставала другая жизнь, и она пугала неопределенностью.
Не унывал лишь коммерческий директор, он же распространитель Саня Бойко. Он тоже появлялся в редакции нечасто, сообщая во время коротких набегов, что ему приходится много разъезжать по делам. Нам его оправдания были ни к чему. В конце концов, у каждого своя работа. И потому до поры, до времени мы не беспокоили его расспросами.
Однако финансовый вопрос, все острее встававший в жизни рядовых членов редакции, не привыкших к задержкам зарплаты и потому не откладывавших сбережения на черный день, заставил решиться на серьезный разговор с Саней. Финансовое благополучие газеты во многом зависит от выручки за ее продажу и рекламных контрактов. С последним дело обстояло неважно, так как мало кто в регионе отваживался дать рекламу в нашей газете – тем самым можно было навлечь губернаторский гнев. Да и рекламными менеджерами у нас трудились неопытные студентки, работавшие на условиях сдельной оплаты труда и потому немотивированные.
