Читать онлайн Владимир Король, Вадим Носов - Время тяжелых ботинок

Алёнка умирала.

Палыч включил все свои связи, потерял счёт деньгам на врачей, но видел: всё – напрасно.

Алёнка умирала, потому что не хотела жить.

В одноместной палате Центральной клинической больницы уже чувствовалась смерть, и Палыч как никто это ощущал.

Он думал, что может всё. Но он не в состоянии воскресить Алёнкиного сына Егора, который в свои шестнадцать лет умер от передозировки наркотиков.

Бессилие перед надвинувшейся бедой, неистребимая обречённость повергали Палыча в тихое бешенство.

Алёнка молчала. Она лежала с закрытыми глазами, и Палыч держал невесомую прозрачную кисть в своих синих от татуировок руках. Она любила рассматривать его руки, а он, словно о чём-то сожалея, сказал: «Эти руки не работали никогда».

Третьи сутки он не выходил из палаты. Его хребет тяжелел от недоумённых взглядов помощников, изредка появлявшихся в приоткрытой двери.

Да, дела стояли. И какие дела!

Заговорила Алёнка за полночь.

Палыч ловил каждое слово. Он катал на скулах желваки, знаменитые в криминальном мире, а теперь и в большом бизнесе, и только кивал в ответ на Алёнкины «сделаешь?»: «Сделаю всё, как ты сказала. Всё сделаю, Алёнушка…»

– А теперь, Желвак… Будь другом… Позови отца Василия…

Отец Василий и написал потом надмогильную надпись – эпитафию:

После того как на Кунцевском кладбище Алёне Евгеньевне Уробовой установили мраморный памятник, Желвак приступил к выполнению предсмертной воли любимой женщины. Правда, если бы братва узнала, что пахан собирается выполнять указание бабы – пусть и завещание – он бы потерял большую долю своего авторитета.

Ему принесли досье на человека, жизнь которого, по завету Алёнки, теперь должна была измениться, а точнее, стать другой.

С фотографии на Желвака смотрел чистый лох.

Анатолий Владимирович Чекашкин, родился в Ленинграде в 1968 году в семье офицера Военно-морского флота. Окончил математический факультет Ленинградского государственного университета им. А. Жданова, а также – заочно – Московский экономико-статистический институт. Кандидат наук, старший научный сотрудник НИИЭ в Санкт-Петербурге – не выговоришь. Жена не работает, маленькая дочь. Семейный бюджет… Да-а… Подрабатывает преподавателем русской литературы в библиотечном техникуме и ночным сторожем-грузчиком в гастрономе. Большой любитель студенток. Выпивает в меру. Есть вторая семья, в Вологде.

У Палыча голова шла кругом.

«Кто же он на самом деле?» – недоумевал пахан.

Если бы он знал, как часто теперь будет задавать этот вопрос не только себе и своим подчинённым, но и фотографии на Кунцевском кладбище!

«Что мне с этим двадцатидевятилетним фраером делать? Просто дать денег – отпадает. Алёнка так и сказала: поставь его на крыло. Ещё пять лет назад это был перспективный молодой учёный. Сейчас – никто, потому что на дворе – 90‑е». И добавила: «Время таких, как он, кончилось. Настало время таких, как ты, Желвак. Я тебя заклинаю – пусть он станет другим».

«Ну, Алёнушка, Царствие тебе Небесное! – Желвак широко перекрестился. – Лучше б ты мне завещала построить Вавилонскую башню».

«Кто он тебе?» – не мог тогда не спросить Желвак. Только через секунду об этом пожалел.

Не было у неё больше сил с ним разговаривать.

Доложили, что приехал Толстый.

С ним Желвак не один год парился на соседних нарах, где тот и получил такое погоняло за страсть к сочинительству. «Смотрящий» на зоне, который давал клички, решил, что ТолстОй – это слишком, пусть будет просто ТолстЫй.

У него была золотая голова.

Желвак обсуждал с ним такие вопросы, что если б кто-нибудь случайно услышал, то заподозрил, что именно эти двое организовали и отравление Сталина, и покушение на Джона Кеннеди.

Как и положено, обнялись.

Толстый, огромный, лысый с пышными белыми усами, не увидел на инкрустированном столике, у которого хозяин принимал гостей, ни привычного французского коньяка, ни тарелки с «николяшками», царской закуской, придуманной, как говорят, Николаем Вторым, – кружками лимона с горками сахара и кофе.

– Сегодня – на сухую. Разговор серьёзный. Присаживайся, Захарыч. Вот, поизучай.

Толстый достал огромные круглые очки в массивной золотой оправе и принялся читать досье какого-то Чекашкина.

Поначалу он подумал, что сейчас последует заказ на детектив, основанный на этих материалах. Понятно, – под определённым углом. С лёгкой руки Толстого Желвак любил подобные игры. И платил за это раз в пятьдесят больше, чем обычно получают за такую продукцию.

Гость дочитал досье, закрыл папку и приготовился слушать.

– Представь, Захарыч, что тебе нужно из этой мухи сделать слона. Но не в книге, а в реальной жизни.

Толстый сообразил: подобная туфта не могла родиться в голове самого Желвака, эта программа явно со стороны. Но кто может приказать Палычу – только воровской сход. Такого решения не было, Толстый бы знал. А по тому, как обставлен разговор, дело серьёзное.

– Это надо обкашлять, – предложил бывший вор-домушник, а ныне мозговик фартового уголовного авторитета.

Отшумели криминальные войны, из которых группировка Желвака вышла с минимальными людскими и финансовыми потерями. Бизнес – и криминальный, и легальный – удалось отстоять почти целиком. Дело пошло в гору, война всем надоела, пора было снова делать деньги. А это Желвак умел. Его базовая воровская профессия – разбойник, специалист по «кирпичам», драгоценным камням.

Толстый был универсалом и мог не только лихо писать. У Желвака он руководил специальными операциями, планировал и осуществлял разного рода каверзы и провокации – только плати. Однажды, не выезжая из Москвы, он задержал авиарейс Сидней – Пекин на целых пять часов, за что заработал тридцать тысяч долларов, – накладные расходы были оплачены отдельно. Ходили упорные слухи, что известный страховой случай с паромом, где за двадцать минут на дне Балтийского моря оказались четыреста человек и весь тысячетонный груз, – тоже работа Толстого, и его навар был весомый. Желвак ценил Захарыча ещё и за его способность всё и сразу понимать без лишних слов.

– Проясняю задачу, – Желвак почесал затылок. – Мне нужен этот фраер, но, как ты любишь говорить, в другом формате. Реши все его проблемы, а ещё лучше – подготовь и всучи ему другую биографию. Покумекай, что и как организовать. О затратах можешь не беспокоиться, – был бы положительный результат. Сроки не обозначаю, но ты меня знаешь, я люблю, чтобы все делалось степенно, но мгновенно.

Толстый заулыбался, он любил, когда его цитируют.

– Брутально и, если не поможет, – анально, – добавил он.

– Ну, вот, оказывается, ты сам всё и понимаешь, – в своём старом кореше Желвак не сомневался.

– Наружку-прослушку организовали?

– Почти месяц работают, – Желваку понравилось, как начал включаться в дело Толстый.

– Тогда я сегодня же в Санкт-Петербург? На три-четыре недельки? Как считаешь? – Толстый с лёгкостью, несвойственной грузным людям, поднялся с кресла.

– Командировочные получишь у Эльвирки. Наших я в Питере предупрежу, они обеспечат всем, чем нужно. Действуй интеллигентно, но нагло – вплоть до безобразия. Если что – отмажу.

Всё это была лексика самого Толстого, что возливало на душу Захарыча чистейший бальзам.

Анатолий Чекашкин, вконец замордованный событиями этой осени, искал дом за Гостиным двором. Как он наскрёб двести долларов, что сейчас лежали в кармане видавшего виды пиджака, это разговор особый. Сто пятьдесят пришлось занять на месяц под сорок процентов. Он не знал, как будет расплачиваться. Он перестал вообще что-либо понимать в своей жизни, поэтому и шёл за платными объяснениями к астрологу.

В их семье к древней науке о влиянии звёзд и космических ритмов относились с пиететом. Как математик Анатолий Чекашкин и сам баловался гороскопами, но он не любил астрономию, поэтому так и остался на уровне дилетанта. Их семья лет двадцать имела своего астролога, – у отца это было связано с его профессией морского офицера. А мама, хранительница питерских традиций, всё пыталась заглядывать в будущее, надёжно спрятанное за туманами Финского залива.

Чекашкин скользнул взглядом по пламени свечей и ярким одеждам Пенелопы Калистратовны, хозяйки питерской коммуналки, судорожно вдохнул аромат восточного фимиама.

Об их семье Пенелопа знала если и не всё, то, во всяком случае, – побольше, чем Управление контрразведки штаба Балтийского флота. Внешне вполне благополучные, Чекашкины несли в себе такой заряд драматизма и настроения, что даже у невозмутимой Пенелопы поднималось давление, когда она в очередной раз углублялась в их проблемы.

И если кто-то из её новых знакомых ставил под сомнение астрологию как таковую, она приводила в пример эту семью, понятно, не называя фамилии. Все Чекашкины вкупе и каждый в отдельности как бы специально существовали для того, чтобы поддерживать в людях святую веру в науку о звёздах.

Всё происходило, как в раннем детстве Анатолия на 3‑й линии Васильевского острова, где жила бабушка. Он слабо помнил те блаженные времена, потому что был слишком мал. Остались ощущения защищённости и тепла. Вот так и сейчас, словно в утреннем тумане, он слушал низкий тихий голос, как у бабушки, кивал, а в сознании вертелось: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать».

Рассказывать стала Пенелопа.

Чекашкин и представить себе не мог, что на звёздах и замусоленных картах Таро с такой чёткостью записаны события именно последних недель: и его исчезнувшая собака, единственное любимое и верное существо в Питере, и скоропалительное замужество Маргариты в Вологде, где росли двое сыновей-близнецов. Отпечаталось там и сокращение из библиотечного техникума, и увольнение из гастронома.

Позвонила из Анапы жена и сказала, что познакомилась с серьёзным обеспеченным человеком, и они с дочерью теперь будут жить в большом доме под Москвой, потому что им надоело безденежье. Мало того, что он неспособен обеспечить семью, так ещё и кобелирует со студентками, – эти постоянные звонки домой. Она теперь будет завучем в элитной школе, там же будет учиться и дочка – очень удобно.

И это уже знали планеты Плутон с Сатурном, Меркурием, Венерой и Луной впридачу.

А главное, вчерашнее уведомление под подпись о сокращении его должности в НИИ эконометрики, где он считался перспективным учёным. И сутки не прошли, а звёзды, по словам Пенелопы, уже отреагировали и карты легли соответственно.

Астролог налила ему жидкости с привкусом валерьяны и подождала, когда зелье начнёт действовать.

– Теперь вам придётся успокоиться и выслушать главное.

– Как – ещё не всё?.. – выдавил из себя клиент, заторможенный убойным коктейлем из успокоительных средств. – Я и так социальный выкидыш…

– Вас ждёт тюрьма. За растление малолетних.

Чекашкин допил стакан до дна и бездумно уставился в одну точку.

Их семейный астролог прошлась по огромной комнате с высоченными потолками, задержалась у картины в тяжёлой раме и снова уселась напротив смятого клиента.

– Теперь, Толян, слушай меня внимательно.

Так называла его только вологодская Маргарита.

У него как-то сами собой растянулись щёки, как у приговорённого к смерти, который в последнюю минуту решил улыбнуться расстрельной команде.