– Послушайте, это уже издевательство, так не честно. Откройте, блин, дверь. Я буду на вас жаловаться.
Из-за двери донеслось:
– Делай свое дело, иначе будешь это делать при мне.
– Изверги, извращенцы чертовы! – кричала я, тарабаня в двери. В замке опять заклацало, и я поняла, что он возвращается и мне действительно придется справлять нужду в его присутствии, снова заорав:
– Не входи, придурок, а то горшком получишь по тыкве своей извращенской.
Услышала в ответ смех, но дверь не отворилась, мне пришлось идти в этот чертовый угол с горшком.
Выглянув в окно, я увидела здорового парня, который стоял напротив окна и сверлил меня своими глазами.
– Чего вытаращился? – крикнула я ему от злости.
Он только перекрестил три раза окно, а может, меня, что-то крикнул на непонятном опять диалекте, и в этот момент дверь отворилась, вошел снова Винценто.
– Отойди от окна, иначе я прикажу, чтобы тебя посадили в яму, там нету даже горшка. Помни об этом.
– Вот скажите мне, сударь, я что, пленница? И по какому праву, вы меня держите тут?
– Я не отвечу на твой вопрос, пока не узнаю, откуда ты знаешь все о наших планах замка.
– Опять двадцать пять, да не знаю я о ваших планах ничего, и мне не нужны они, у меня своих хватает и планов, и проблем. А одна проблема сейчас смотрит мне в глаза и прикидывается тут чуть ли не владыкой мира сего.
– Садись! – указав пальцем мне на кровать.
Я прошла опять к кровати, села в угол, хмель потихоньку, видно от злости, стал из меня выходить.
– Послушайте, я правда ничего не знаю, ни о вас, ни о ваших планах, там у озера я ведь поверила в ваше слово чести, так вот и в мое слово чести поверьте!
– Вот в твоей чести я сейчас очень сомневаюсь, потому как услышал обратное, ты знаешь то, что строим мы между башнями, и о мосте еще никто не знает. А ты говоришь о нем, как будто видела все чертежи.
– Да видела я мост, а не чертежи, и я не отрицаю этого, и сад видела, и даже гуляла в нем, а по мосту вашему ездила. Правда обалденное сооружение и красивое. А можно спросить? – глядя в его зеленые расширенные глаза, спросила я.
Он только кивнул головой, давая понять, что можно.
– Вот вы живете тут в этих декорациях, у вас что, секта?
– Что у нас?
– Ну такая отчужденная группа людей от мира сего.
Хоть он и смотрел на меня, но по лицу вообще невозможно было понять, что сейчас он думает. Но в глазах я все же читала, что он меня не понимает.
– Да нет, мы не отчужденный народ, – сказал он мне в ответ.
– Тогда я не понимаю ничего уже.
– Вот и я не понимаю, а хочу понять, поэтому попробуй рассказать так, чтобы я все понял.
– Ну как мне еще понятнее рассказать?
– Постарайся уж как-нибудь.
– Вот скажите, сударь, вы каким годом тут живете? Одежда на вас странная, и вообще все как первобытные здесь, шарахаетесь от телефона как от чумы, креститесь при любом моем движении, и уверяете, что вы при этом не отчужденный народ.
– Тысяча пятьсот двадцать шестой год от Рождества Христова! – произнес он.
– Мм-да уж, только не забывайте, что по ту сторону стены замка на дворе две тысячи восемнадцатый год. Двадцать первый век, сударь. Век информационных технолооо…, – не договорив, я так и осталась сидеть с открытым ртом, глядя на него.
– Вставай! – сказал он мне. – Пойдем, покажешь мне все, о чем ты говоришь, может, я правда не понимаю твой язык.
Протянул мне руку, и я подала свою. Он одним мгновением поставил меня перед собой.
