Раньше, когда родители были дома, все школьные неприятности исчезали, стоило переступить порог квартиры, теперь же преследовали повсюду.
В ту пятницу я задержалась после восьмого урока, чтобы дописать сочинение. Обычно с литературой у меня проблем не возникало, но в этот раз тема поставила в тупик: «Имеет ли человек право на месть?»
Вроде бы все ясно: месть – отвратительное, низкое намерение причинить вред другому. Однако формулировка «Имеет ли право?» заставила серьезно задуматься.
Отчего никому не приходило в голову спросить: «Имеет ли человек право на убийство?» или «Имеет ли право на ложь?»
С местью все обстояло гораздо сложнее, потому что у нее совсем другой окрас. По сути она ведь является наказанием, которое может быть вполне справедливым.
На свете есть множество вещей, за которые перед законом ты отвечать не должен. Никто не накажет за унижение, насмешки, высокомерие или злые сплетни. Не существует никакой ответственности за предательство или разбитое сердце.
В половине пятого уже темнело, во дворах зажглись блеклые фонари, и грязный мартовский снег в их лучах блестел, как новенький.
Полностью погрузившись в свои мысли, я вышла с территории школы и свернула на узкую пешеходную дорожку, как вдруг раздался знакомый свист в спину. Оглянулась, и точно – догоняют. Все трое.
– Ты че, жирная, обнаглела? – Дубенко дернул сзади за рюкзак. – Тебе сказали остановиться.
Лямки больно впились в плечи даже через куртку. Меня откинуло назад, и они заржали.
– Я не жирная, – тихо сказала я.
– Жирная, жирная, – медленно, со смаком проговаривая каждое слово, повторил Тарасов почти на ухо.
– Смотри в глаза, когда с тобой взрослые разговаривают, – Зинкевич потянулся, чтобы схватить меня за подбородок, но я вовремя отпрянула.
Тогда он запустил руку в рюкзак и извлек оттуда большие ножницы.
Заметив в моих глазах ужас, Дубенко закатился. Тарасов же схватился за лямку рюкзака, и Зинкевич быстрым движением обрезал ее.
Рюкзак грузно плюхнулся в лужу.
Я наклонилась за ним, и в этот момент Дубенко толкнул меня в плечо. Потеряв равновесие, я свалилась на рюкзак.
– Так, ребята, чего не расходимся? – послышался издалека голос нашей географички.
– Да вот Котова упала. Поднимаем ее, – Тарасов схватил меня под локоть и очень грубо поставил на ноги.
Географичка обеспокоенно подошла:
– Вита, что с тобой? Голова кружится?
Хотелось сказать, какие они уроды, но последствия не заставили бы себя ждать.
– Немного.
– Плохо, – географичка сочувственно покачала головой. – Мальчики, проводите ее домой.
– Обязательно, – с гадкой улыбочкой пообещал Дубенко.
– Не надо провожать. До свидания, – спешно сняв руку Тарасова с плеча, я рванула в сторону дома.
Однако успела добежать только до конца детской площадки, как услышала сзади топот и веселое улюлюканье. Припустила быстрее. Рюкзак то и дело съезжал и бил по ногам, дорожки скользили, и я два раза чуть не упала, но успела долететь до своего подъезда, когда им до меня оставалось всего ничего.
Я заскочила в квартиру, захлопнула дверь, включила свет и какое-то время неподвижно стояла, разглядывая свое жалкое перепуганное отражение в огромных зеркалах гардероба.
Подол куртки был заляпан, темные волосы вылезали жалкими сосульками из-под шапки, подбородок трясся, а в глазах застыл такой глубокий испуг, что из голубых они превратились в серо-зеленые. Отвратительное, позорное зрелище.
