– Конфискация имущества?
– Возможно.
– Ну, так вот оно – решение! Моей машине скоро стукнет двадцать, окна в ней не открываются, и третья скорость не работает, есть прекрасная возможность получить за нее тридцать евро, значит, останется пять тысяч сто девяносто пять, всего-то. Или я могу подселить кого-нибудь в мою четырехкомнатную квартиру в доме экономкласса, к тому же с очень оригинальным лифтом, это также позволит мне выручить…
Не успела я закончить фразу, как дверь в гостиную открылась и показалась Лили с ободком молока вокруг губ. Увидев мои слезы, она насупилась.
– Что с тобой, мама?
– Да так, ничего, – ответила я, вытирая слезы ладонью.
Дочка подбородком указала на коллектора. Несомненно, она подслушивала.
– А плачешь почему? Это из-за господина Вóрона?[3]
– Господина Ренара, – поправил тот девочку. – Я как раз собирался уходить, хорошего вам дня.
Он открыл дверь, бросил на меня последний взгляд и устремился вниз по лестнице. Пока я еще не закрыла дверь, Лили, просунув голову в проем, пустила ему на прощание:
– Оперение у вас ничего, вот только от клюва несет хуже, чем от сыра!
Она быстро надела куртку, нацепила рюкзак и исчезла вслед за ним.
Четверг – лучший день для прогуливания занятий. Лили возвращается из коллежа лишь в пять часов, а мама в обед не приходит: она навещает бабушку. Так что квартира в моем полном распоряжении, я больше ничья дочка или сестра. Могу делать, что хочу, и принимать у себя, кого хочу.
Вот уже шесть дней мы встречаемся с Кевином. Мне кажется, я в него влюблена. Он такой милый! Работает Кевин в пекарне, в нижней части города. Всегда, когда на обратном пути из лицея я захожу туда за хлебом, он выглядит очень счастливым. Не слишком-то он красив, но с некоторых пор я держусь подальше от привлекательных парней.
У нас все началось в прошлую пятницу. Как обычно я попросила багет и увидела его в глубине пекарни – он ставил в печь поддон с выпечкой. Он мне улыбнулся и попросил немного подождать на улице. Через несколько минут он вышел с зажатой в губах сигаретой.
– Привет, я Кевин.
– А я Хлоя.
Щеки у него были припорошены мукой, а глаза – редкой голубизны.
– Ты рядом живешь?
– Да, в корпусе C.
– Мне приятно тебя видеть у нас по вечерам.
Я опустила голову, почувствовав, как у меня краснеют щеки. Комплименты всегда приводили меня в смущение, словно незаслуженно щедрый подарок.
Он чуть дотронулся до моего подбородка и очень нежно приподнял мне лицо.
– Я кончаю работу в восемь, придешь?
Ближе к восьми я приняла душ, как следует причесалась и накрасилась. Перепробовав три наряда, оставив Лили наедине с телевизором и предварительно взяв с нее слово, что маме ничего не будет сказано, вскоре я уже пришла к пекарне.
В одиннадцать, незадолго до возвращения мамы, я успела скользнуть в постель и теперь заново пересматривала фильм сегодняшнего вечера. Вспоминала бутерброды, приготовленные Кевином, скамейку возле пруда, его бедро, прижатое к моему бедру, его губы на моих губах, голос, который шептал мне, что я красивая, его ледяные руки, забиравшиеся под мой свитер, его торс, притиснутый к моему животу. Когда он предложил мне пойти с ним в машину, я твердо отказалась и сразу почувствовала его разочарование. Он достал сигареты и молча закурил, брови его были сдвинуты. Тогда я прижалась к нему всем телом и запустила руку под его брючный ремень, после чего весь остаток вечера он был со мной очень нежен.
