– Здорово, Лёня! Это же здорово! А ты можешь послезавтра в клубе на танцах её сыграть? Все в шоке будут!
Пока что в шоке был Лёня. Он знал, что Олеся бегает в клуб на танцы в надежде встретить, как она говорила, «женское счастье». Что под ним подразумевалось, Лёня не понимал, но в клуб пару раз просился. Олеся всегда отказывалась брать его с собой с формулировкой «нос ещё не дорос». А теперь пожалуйста!
– А ты ещё что-нибудь такое знаешь? – не отставала Олеся. – Живенькое, модное?
Лёня пожал плечами.
– За-автра схо-ожу к Бо-орьке, по-оищем ещё.
В музыкалку он всё-таки вернулся. И концерт к седьмому ноября отыграл, упорно делая вид, что не замечает Катьки. И закончил последний класс, хотя и без былого энтузиазма. Куда больше теперь его увлекала современная музыка, которую он неожиданно с помощью Бори для себя открыл. Успех на танцах в клубе у него был грандиозный – он раз десять сыграл «Бэсаме мучо» и раз двадцать «Во Стамбуле-Константинополе», ритмичную, зажигательную песенку в стиле рок-н-ролл, под которую бешено скакали взрослые парни и девушки, осыпая смущающегося, хмурого пианиста бесконечными комплиментами. Бабушка за всеми этими событиями наблюдала молча, но когда он принёс ей диплом об окончании музыкалки с бесконечными пятёрками и аттестат зрелости с бесконечными трояками, поинтересовалась:
– И что ты намереваешься делать дальше?
Лёня пожал плечами. Он уже присмотрел себе занятие – в одном из прибрежных кафе требовался тапёр, и его брали с огромным удовольствием. Но стоит ли говорить об этом бабушке, он пока не решил. А через несколько дней приехал отец.
* * *
Дверь лязгнула так громко, что задремавший Волк с его до сих пор чутким, несмотря на многолетний рёв сценических динамиков, слухом моментально открыл глаза.
– Выходите, Леонид Витальевич! – В проёме двери стоял следователь, допрашивавший его вчера. Или сегодня? День у Волка уже перепутался с ночью. – За вас внесли залог. Сейчас подпишете бумагу, что не станете выезжать из страны, пока идёт следствие. И можете быть пока свободны. Мы вас вызовем, когда потребуется.
Всё это произносилось на автомате. Отработанные казённые фразы отработанным казённым голосом. Ничего личного. Ну, конечно же, он никуда не уедет. И плевать, что у него через неделю начинаются гастроли в Израиле, пять концертов, планировали за полгода, билеты проданы, гонорар Волку выплачен, неустойка будет бешеная. И он может быть свободен. Пока. Они, конечно же, вызовут его, когда потребуется. И, надо полагать, ещё не один раз. Ладно, сейчас об этом не думать. Не думать, не думать, не думать ни о чём. Выбраться отсюда, остальное потом.
Леонид Витальевич медленно сел на кровати, медленно начал застёгивать рубашку.
– А рубашку оставьте, – спохватился следователь. – Оформим как вещественное доказательство.
Доказательство чего? Волк мысленно усмехнулся, но рубашку снял. Без проблем, поедет домой в майке. Народный артист России выезжает из Бутовского СИЗО в исподнем. Вполне себе нормальная картинка в духе родного отечества. А куда и на чём он, кстати, поедет? Борсетку так и не вернули. Там деньги, карточки. И не попросишь же теперь, да и не станет он просить. Ладно, телефон есть, как-нибудь объяснится с водителем. В конце концов, тому уже случалось забирать почти не говорящего шефа из неожиданных мест. Правда, тогда причиной речевых сложностей был исключительно алкоголь.
