Интрига явная видна.
Увы! Офелия – она.
Попробуйте, его оденьте
В плащ. Он сумеет…
– Башмаков
Не износила –
Что в студенте
Нашли? Не голос – трубный рев!
А главное…
– Ишь, льнет. Ишь, вспучил
Глаза.
Еще посмотрим. Ну-с!
Влюбляться в этаких-то чучел!
Нет, у нее прескверный вкус.
Спектакль. Кленовые гирлянды
Увили столбики веранды.
На стульях суетня, галдеж.
Хохочет зычно молодежь.
Толкаются. Куда? Не лезьте!
Родители на первом месте.
Гитар и балалаек хор
И щебет мандолин упругий
Выбренчивает, яр и спор,
О том, как Стенька правил струги.
Звонок гремит. С трудом уже
Оттянут занавес. Знакомых
Тьма. Тут заметят каждый промах.
– Тсс. – Начинают. – Сядьте же!
Клянусь, Офелии милее
Я после не знавал и сам.
Как шли к волнистым волосам,
О, нет, не лилии – лилеи.
И угловато-робкий жест
Рук загорелых, – чуть неловкий.
За этой худенькой головкой
Мы, не дыша, следили с мест.
Когда ж запела… В тонком звоне
Протяжных слов – простая боль.
Мы били яростно в ладони.
Мой бедный Лугин. Скомкав роль,
В смешном костюмчике, с горячим
Лицом, измазан гримом, в сад
Сбежал, где липы шелестят.
Нет, он не разразился плачем.
Но Тютчев прав.
И кто же вновь,
Борясь, «в избытке ощущений
Не ведал ваших искушений,
Самоубийство и любовь».
Но после пьесы…
– Строг порядок
В обслуживаньи дачных муз. -
И обязательный припаток -
Дивертисмент.
На всякий вкус
Таланты прорывались разом.
Один комическим рассказом
Взбодрит. А тот – мастак большой
По части пения «с душой».
Девицы – ленточки, румянец
Во всю щеку, стан строен, крут -
Такой малороссийский танец,
Что только рябь в глазах, – загнут.
И Лугин? Он-то что? Его ведь
В афишке нету. Вот сюрприз.
Каким молебном славословить
Богинь искусства вышел.
Вниз
Глаза опущены. У стула
Стал. После вскинул в потолок
Лицо. Читает. Чуть сутуло
Склонен. Стихи. Какие? – Блок.
Так в омут прыгают с размаха,
Бросаются в горящий дом.
Ему сегодня не до страха.
Он гиб. Все сотрясалось в нем.
И не слова, но звонкий молот
Бил в горле.
Сбоку на скамью
Марина села.
– Жизни холод
Увел Офелию мою. -
И, право, слышал он едва ли,
Как мы шумели, вызывали,
Он не искал наград у нас,
С Марины не спуская глаз.
Уже белело утро. Баржи
По стали светло-серых вод
Влачил лениво пароход.
За эту ночь он вырос, старше,
Живее стал.
Волна в песке
Чуть лепетала пенной кромкой.
И бой колес тугой и громкий
Раскатывался по реке.
К чему подробности. Он шалым
Ходил недели полторы.
Но поезд, грохоча по шпалам,
Ее увлек. Конец игры.
О, яркость летнего спектакля,
Ты тускнешь. Время-бутафор
С подмостков выметает сор.
Не кудри Гамлета – а пакля,
Не Дания, а волжский плес.
И далее, не знаю, кстати ль
Сравненья множить без конца,
Но перед ним не тень отца,
А выцветший преподаватель
Латыни…
Значит, надо мне
Телеграфировать жене.
Но что за путаница в датах!
Однако, верно. Он женат.
Рассказ наш пестр. Он весь в заплатах.
Он мечется вперед, назад…
И за героем вслед, в одышке
Несется автор, за полу
Его хватает на углу:
– Нет, брат, не выскочишь из книжки.
Куда?
– Да, я на телеграф.
Тут безусловно Лугин прав.
Почтамт. Графленый бланк.
– Отсрочка
Отъезда. –
Мелких букв нажим.
Исчерчен лист.
Готово. Точка.
Теперь куда мы побежим?
Нева. Ну что ж? Пускай покоем
Подышит он.
Тут сложен тес,
И гладким и упругим строем
Столбов и лестниц мир возрос.
Тут Петропавловки твердыни
Приземистые тяжелы.
И ангел маленький с иглы
Мерцает в глянцевитой сини
Небес. И между круглых ростр
Сомкнулась биржи колоннада.
И шпиль адмиралтейства остр.
И желтобокого сената
