Всадники - страница 49

С небольшого возвышения у этой ведущей на север дороги Уроз и Мокки молча разглядывали этот поток, в который им предстояло влиться. Торопить Джехола они не собирались.

– А ведь мы здесь проезжали, – произнес, наконец, Мокки с наивным удивлением.

Уроз не ответил.

– Правда, ты ехал в большом красивом автомобиле Осман-бая, а я в грузовике, – добавил Мокки.

Погладив круп коня, он добавил:

– И Джехол тоже.

Уроз окинул взглядом иссохшую, словно выжженную огнем землю за дорогой: рыжую, охристую, теплого коричневого цвета. А вдали небо, такое чистое, такое чудесно светлое, опиралось своими краями на неподвижные волны гор. Глаза Уроза вернулись к дороге, к ее движению, к ее шумам…

Мокки увидел, что он подбирает плечи, собирает в руках уздечку.

Джехол стал медленно, осторожно спускаться с пригорка. Когда он спустился, Уроз коротким гортанным криком приказал ему войти в пестрый, шумный, неровный поток.

В первый момент степные всадники думали лишь о том, как бы не дать себя оглушить, зацепить, унести. Но пыли здесь оказалось не больше, чем в их краях, дышать и смотреть было тоже не труднее. А уж толкотни и грубости вокруг было гораздо меньше, чем во время бузкаши.

Через некоторое время раздался веселый хохот саиса. Мокки сказал Урозу:

– А ты знаешь, мне даже больше нравится ехать вот так. В том ящике на колесах, который привез нас в Кабул, ничего не было видно по сторонам, и к тому же я все время боялся за колени и бабки Джехола из-за толчков и дерганья машины.

Уроз ничего не ответил. Он думал о том, как еще далеко до Меймене, думал о солдатах и полицейских, которые, должно быть скакали, пытаясь его настигнуть. Только гордость мешала ему ежеминутно оглядываться, как убегающему от погони человеку.

– Джехолу тоже так лучше, – продолжал Мокки.

Жеребец сам приучался к новым правилам игры на большой афганской дороге, к пробкам, завихрениям, затишью, пустотам и толкотне, он уступал, подталкивал, объезжал, обгонял.

А дорога, подобно огромной книге с картинками, показывала им свои чудеса.

– Смотри, смотри! – кричал то и дело восхищенный Мокки.

Вон спускаются с летних пастбищ Нуристана стада коз, какие они черные, лохматые, веселые, какой у них гордый вид! А у юного чабана глаза-то голубые.

А вон идет слепой изможденный старик в лохмотьях, – Джехол чуть было не толкнул его грудью; этот старик идет один среди запруженной дороги, выставив вперед руки, будто крылья, идет, закинув голову назад, белки глаз подняты к солнцу, а он его и не видит: куда он так идет?

Вот едет телега с деревянными колесами, которую тянет пара быков, а в телеге сидят упакованные с головы до пят в непроницаемые одежды женщины. На лицах – паранджа.

Там бродячий музыкант тащит на спине свой громоздкий, тяжелый струнный инструмент, совсем не похожий на легкие домбры, звуки которых были так знакомы Мокки с детства.

Дальше два индуса-купца идут пешком рядом с мулами. Между вьюками – сундук без крышки, а в нем ткани, шелковые и хлопчатобумажные, посуда, ножи, и весь этот прилавок-витрина раскачивается на ходу.

А еще дальше – бродячие фокусники, дервиши, пилигримы или какие-то явно очень богатые люди, направляющиеся на соколиную охоту с хищными птицами на руке.

А еще грузовики.

Все машины – и самые хилые, и новые, мощные, были обклеены, как наверху, начиная с ветровых стекол, так и по бокам, со всех сторон, яркими, красочными картинками с изображениями отдельных цветов, букетов, деревьев, птиц, животных. Глядя на картинки, Мокки хохотал от радости. Он восхищался создавшими их неведомыми художниками. Он видел в них хорошее средство против усталости и неизбежных в путешествии неожиданных неприятностей.