Воодушевившийся Мичурин сказал, что он там зимний огород для начала сделает – дело-то ведь к зиме. Он там посадит исключительно зимние культуры – редечку, редисочку, капусточку – он недавно из Греции потрясающие семена привёз – ну и прочий там укроп, лучок, петрушку. А в лето уж только тыквы, дыни и арбузы. Я не возражал. Конечно, конечно…
И вот вчера он сделал первую посадку. Пьяный от счастья, вина и пива, он заставлял меня смотреть, какие красивые рядочки салата, сельдерея и петрушки у него получились. Он дотемна их сажал, поэтому я не только петрушку с сельдереем не мог увидеть уже, но и самого Мичурина только на ощупь.
И вот сегодня утром. Я вообще рано встаю, но мой птичник ещё раньше. И они, не дожидаясь папы, перелетают через забор и бродят по близлежащим гектарам. Благо, забор курятника это последний забор на их пути – гипертрофированно развитая совесть не позволяет мне на чужих территориях своими заборами злоупотреблять. Уж очень я совестливый человек. Поэтому мои индюки и утки идут далеко и кушают всё, что попадается на их пути. Не потому, что я совестливый, а потому, что забора нет. Причём, они предпочитают подальше от уже оккупированных нами территорий отойти, справедливо полагая, что у себя дома они и потом всё поесть успеют, а вот чужая пшеница много слаще. И вот попался им дорогой мичуринский участок. Дорогой попался, в смысле, что мимо шли.
А Мичурин сегодня собирался чесночок высаживать. И главное, я уже ничего исправить не успеваю. Грядки мичуринские пустые, как жизнь не любящего книги человека, и я лихорадочно придумываю, что ему рассказать – про тайфун, неожиданно обрушившийся на наше поле, или про вообще тщетную жизнь.
Пришедший весёлый Мичурин быстро потерял свою весёлость. И сказал обо мне нехорошо, что было несправедливо – ведь это же не я его посадки повыклевал! Потом в течение дня он, расчищая почву для новых грядок, ещё несколько раз сказал обо мне нехорошо. К вечеру он стал просто невыносим. Я человек добрый, за что и страдаю всю жизнь. А добрые люди, они такие – их злить нельзя. Все это знают и избегают того, чтобы меня злить. Но Мичурин был очень расстроен и рубежа не заметил. Рубеж был взят, и я громким голосом предложил Мичурину пойти по известному адресу, если он не хочет, чтобы я располовинил его бестолковушку его же мотыгой. Обиженный Мичурин стал собирать весь садовый инвентарь, что он натаскал ко мне за несколько лет. А я вернулся к компьютеру.
Сидя за компьютером, я слышал, как выносит к воротам свое многочисленное имущество мой сумасшедший агроном, но не пытался ему помочь. Потом всё стихло, и я подумал даже, что он ушёл домой пешком. Но ещё чуть погодя я увидел, как он снова поднимается на второй этаж сажать замоченный вчера в гумате чеснок. Я отходчивый и вышел к нему. Он сказал, что чеснок не виноват и до завтра он сгниёт, намоченный. Я ответил, что крупный сорт надо сажать в одну грядку, а мелкий – в другую, чтобы потом не перепутать. Он не спорил.
Потом мы спустились вниз промочить горло, хотя и наверху оно у нас не просыхало. Мичурин захотел почитать мне свои стихи. Он их пишет блокнотами, тетрадями, километрами. Я ему много раз говорил, что стихов не люблю, но он мне всё равно их читает.
А ещё он очень любит мультфильмы. Самые примитивные, самые детские, и я их скачиваю для него из интернета. Приготовил как-то для него целую коллекцию мультиков про Тома и Джерри, которые я сам с удовольствием смотрю, особенно ранние. Потому что они гениальные, по-моему. Гениально нарисованы – мимика, пластика, юмор. Но Мичурин категорически потребовал удалить эту гадость с его жёсткого диска! Оказывается, он терпеть не может этих мультфильмов из-за того, что там Тома всё время обижают.
