Я не доверяю ей. Что-то в ней заставляет меня нервничать. Впрочем, что и говорить, я вообще никому не доверяю. Больше не доверяю.
Когда обжигаешься много раз, уже сложно ослабить бдительность.
– В «Биллингтоне» на Манхэттене, – отвечаю я с легкой улыбкой.
Похоже, обе под впечатлением.
Это одна из лучших частных школ на Манхэттене. Когда Йейтс там учился, Джонас состоял в попечительском совете. Вот почему Йейтсу многое сходило с рук: на все его выходки смотрели сквозь пальцы благодаря щедрым пожертвованиям Джонаса и его положению в совете.
Я оказала миру услугу, когда разобралась с Йейтсом. Хотя благодарностей за это не слышу.
К тому же никто не знает о том, что я сделала.
Оставшуюся часть обеда мы ведем бессодержательную беседу, и к концу перерыва я чувствую, как у меня между лопатками становится все теплее и теплее. Точно кто-то наблюдает за мной. Я не смею обернуться.
Слишком боюсь, что если сделаю это, то встречусь с холодным оценивающим взглядом Уита Ланкастера.
После обеда у меня окно, хотя на самом деле это время предусмотрено для самостоятельных занятий в читальном зале. Я иду в библиотеку, нахожу себе место в задней части просторного помещения и устраиваюсь за небольшим свободным столиком. Достаю задание по математике и выполняю его на скорую руку, отвлекаясь на красивые архитектурные формы здания. Оно старинное, с высокими потолками и готическими окнами, которые застеклены великолепными витражами, какие можно увидеть в фильме о ведьмах и колдунах.
Приходит уведомление о сообщении, и, глянув на экран, я вижу, что пишет мама.
Обустраиваешься на новом месте?
Я не утруждаю себя ответом. Все равно ей наплевать. Она уже едет домой, в квартиру, которую получила после смерти Джонаса. Больше никаких подъемов на пятый этаж без лифта. Теперь она обеспечена на всю жизнь. Если повезет, то оставит и мне немного после своей смерти.
Правда, учитывая, как сильно она любит тратить деньги, мне вряд ли так повезет.
В библиотеке есть другие посетители, и все говорят приглушенными голосами, склонив головы друг к другу, сплетничают, улыбаются и смеются. Увидев их, я начинаю тосковать по друзьям из моей прежней школы. Я скучаю по ним. Но когда незадолго до пожара разразился скандал о нас с Йейтсом, я больше не могла показываться там на глаза. Все знали, что он делал со мной.
И никто не предпринял мер, чтобы это прекратить.
Подавив злость, я снова сосредотачиваюсь на домашнем задании и не замечаю звук шагов, пока тихий женский голос не произносит слова приветствия.
Я подскакиваю от испуга, резко поднимаю голову и вижу стоящую возле стола девушку.
Она робко улыбается, ее длинные светло-русые волосы ниспадают ниже плеч. Почти до самой талии. У нее бледное лицо, светло-голубые глаза, а розовые губы растянуты в улыбке и кажутся почти ярко-красными на фоне белоснежной кожи.
– Ты новенькая.
Я невольно улыбаюсь в ответ.
– Да.
– Можно сесть с тобой?
Я указываю рукой на три свободных стула, стоящих возле моего стола.
– Да, конечно.
Она садится на тот, что ближе всего ко мне, и с громким стуком бросает рюкзак на стол. Я наблюдаю, как она копается в его содержимом, достает оттуда учебник по истории и со звонким шлепком бросает на столешницу. Где-то в отдалении раздается приглушенное «тише!», которое наверняка донеслось из-за кафедры библиотекаря.
– Она терпеть не может шум, – произносит девушка с легкой улыбкой.
