– Ну, одна белая – покрыта снежной шапкой практически полностью. А почему вторая темная?
Мигнул. Какое-то объяснение появилось. Снежная гора осталось прежней. А вот над второй, темно-серой и каменной, словно курился какой-то дымок.
– Вулкан, что ли? – подумал я вслух, – действующий? Сейчас ка-а-а-к рванет…
Сказал, и сам не испугался. А чего было пугаться после того, как меня едва не разнесло на атомы ударом метеорита.
– Ага, – чуть нервно хохотнул я, – по стенам палаты номер шесть. В местном желтом доме. Иначе как объяснить вот это все?
«Вот это все» я сопроводил активным морганием, отчего одна из вершин стала похожей на мультяшную – та, в которой то появлялся, то исчезал дымок неизвестной природы. В очередной раз я распахнул широко глаза, и так и не закрыл их, не отметив даже, на какой фазе «мультика» это произошло. Очень уж меня испугал какой-то непонятный – всхлипывающий или хлюпающий – звук за спиной. На сто восемьдесят градусов я развернулся в прыжке. И замер, не в силах поверить в увиденное. Хотя ничего сверх невозможного не происходило. Ну, разбитое окно (единственное из многих); ну, девушка – Катя – лежащая на паркетном полу; ну, кусок стекла, торчащий из правой половины ее еще не сформировавшейся до конца груди… И тот самый звук, испугавший меня. Исходил он именно из груди – вместе с толчками ярко-красной крови, рвущейся наружу, и теми самыми всхлипами воздуха. Как профессионал – пусть не врач, но все же – сразу определил: исходит воздух из пробитого легкого. Очень неприятно пробитого. Даже отсюда, метров с двенадцати, было видно, что сердце девушки располагалось совсем недалеко от острого куска стекла.
– Где-то я уже похожее видел, – совершенно невозмутимо подумал я, передвигаясь к пострадавшей мягкими, стелющимися шагами (сам от себя такого не ожидал), – в каком-то фильме с Шварцем. Только там такой осколок огроменного негра насквозь пробил, а тут хрупкую девушку… но не насквозь!
Как я это определил? Не переворачивал жертву, чтобы посмотреть – нет ли сквозной раны на спине. Я вообще пока не трогал ее, не понимая, что можно сейчас делать – с моими познаниями в медицине, а главное, с полным отсутствием медицинских материалов. Я просто присел перед Катей на корточки, и… мигнул. И увидел – внутри девичьего тела! Нет, не такое же свечение внутри, как у меня (мое, кстати, никуда не делось), и не сам кусок стекла внутри. А вот контур его, четко обведенный черными непрерывными штрихами, я видел так, словно тело передо мной было прозрачным.
Каюсь – мазнул взглядом ниже, но под платьишком, достаточно скромно лежащим сейчас на ногах, не увидел ни трусиков, ни того, что они скрывали. Видел внутри лишь абрис этого стекла, и какое-то черное марево, клубящееся вокруг него, и – кажется – густеющее и расползающееся вширь. Сердца и других органов тоже не видел, но почему-то был уверен – стоило этой черной заразе добраться до «насоса», примерное место расположения которого я осознавал, и все – кирдык! Если только это слово можно было применить к юной красивой девушке.
Глубоко вздохнув, и еще раз оглядевшись, убеждаясь, что ни врачей, ни средств спасения не наблюдается, я ухватился за краешек стекла, и осторожно вытянул его из раны. Отбросил его в сторону, не в силах отвести взгляда от первого, бурного толчка крови – теперь ей ничего не мешала изливаться наружу. И хрипы из легких стали более явственными и глубокими. А черный клубок внутри не подумал исчезать. Платье в этом месте было практически разрезано; лямка бюстгальтера тем более. Так что едва заметного усилие пальцев левой руки хватило, чтобы обнажить грудь полностью – и левую, практически отделенную от тела, и правую, не поврежденную. Но любоваться на них не было времени. Как не было и ничего, чем возможно перевязать или просто заткнуть рану. Нет, побегать вокруг – нашел бы. Или с себя рубаху содрал бы. Но время, время… И я сделал единственное, что пришло в голову. Нет, оно в нее даже не пришло; движение было непроизвольным. Я просто зажал рану правой ладонью. В которую, кстати, вся грудь поместилась так, как будто они были созданы друг для друга.
