– Имена, – понял кто-то за Павлика, – зовет, что ли?
На зов этого степняка откликнулись еще семеро.
– Сколько же вас всего? – задал Паша вопрос себе сам, а точнее тот, кто вдруг проявился в голове, – десятка три, не меньше. Но на нас всех даже десятка хватило бы. Да вожак один справился бы. Если только среди китайцев Джеки Чана нет. Или, там, Брюса Ли.
Никого подобного в ряду китайских туристов не оказалось. И они лишь молча глядели, как выводят из их рядов, и ведут куда-то в степь, за стену влаги, уже оформившуюся в самый настоящий дождь, восемь китаянок. Девятую, до сих пор лежащую на траве, так же за волосы потащил за собой вождь. Зачем их потащили? Павлик знал. И все вокруг тоже знали – не маленькие, по двенадцать лет уже многим стукнуло. Но раньше это знание было каким-то приятным, хотя и немного стыдным. Вполне понятным, в подробностях. Из интернета в первую очередь, как бы не боролась с этим явлением баба Поля. А вслух говорить об этом в школе решался только Каланча. И его жадно слушали. Даже девчонки, хотя морщились для виду, и старались отойти подальше. Но так, чтобы все-таки было слышно.
– Закладывали, конечно, Каланчу, – Паша постарался загрузить себя всего мыслями о недавнем прошлом, – ну так его и без того постоянно к директору вызывали. Но у Каланчи папа полковник полиции, в областном управлении работает. Макс, конечно, не хвалится этим, но все знают. И директор тоже… знал.
Сквозь не умолкающий скулеж Паша вроде расслышал в той стороне, куда увели пленниц, какой-то шум, даже вскрик. Но все тут же перебили другие, более громкие вопли. Это оставшиеся на конях степняки, перестроились в очередной раз. Теперь их строй представлял собой полуокружность, которая медленно, но неуклонно двигалась вперед, тесня чуть поредевшую толпу. Она все также не смешивалась – отдельно пятиклассники со своим учителем, китайцы с застывшими неподвижно лицами, и еще одна пара, явно русские. Пожилые мужчина и женщина, которым тоже захотелось полюбоваться в этот день сверху на Клязьму. Эти двое служили как бы прослойкой между другими, более крупными группами. У Паши даже не возникло мысли броситься вперед и в сторону; советчик внутри подсказывал, что ничем хорошим это окончиться не может. А вот у Каланчи, видно, такого подсказчика не было. И он рванул, выждав момент, вперед, забирая вправо, за пределы дуги из всадников. Которые вроде как расслабились, и двигались за пленниками негромко переговариваясь, а чаще просто смеясь. Как будто в таком вот боевом походе можно было расслабляться. Такая, совсем несвойственная пацану мысль тоже пришла в голову Морозову, когда он увидел, как за Максом рванули еще двое, или трое, и тут же замерли, а потом юркнули назад, в толпу, под крылышко Сергея Николаевича. Потому что перед Каланчой выросла фигура лошади с всадником, и последний взмахнул рукой.
– Не сабля! – выдохнул Паша, – плетка какая-то. Но все равно, наверное, больно.
Макс издал душераздирающий крик, и дернулся назад. Но толпа уже и сама догнала его, растворила в своих рядах. И там, в лице той самой тетеньки, пока незнакомой, принялась оказывать первую помощь. Прямо на ходу. А из всадников, включая того, кто вернулся сейчас в общий строй, никто и никак не показал своего отношения к произошедшему. Словно не было попытки побега, этого отчаянного крика Каланчи, и крови, которая текла сейчас из-под его ладоней, прижатых к лицу. А их старался отнять мужик из пары; тетечка же уже где-то раздобыла длинные полоски ткани, и готова была обматывать ими пострадавшего.
