– Я бы, на всякий случай, сжег и это тело тоже, – посоветовал он не очень решительно.
– Нет, – отрезал ир Этринский, – он нам еще пригодится.
«Нам», означало «мне», и это, наверное, хорошо поняли остальные. Но возразить посмел лишь Оранжевый, который сейчас в какой-то мере чувствовал себя героем. Правда, его протест не был связан с жалким рабом. Он повернулся к младшему герцогу, изобразив на лице гнев. Впрочем, наткнувшись взглядом на Главу, глядевшего на него с явным интересом; чуть ли не ждущего, когда кто-нибудь осмелится предъявить претензии (вполне обоснованные, кстати), обрушился все-таки этим гневом как-то неубедительно, жалко:
– Применение в империи яда Большой змеи запрещено. Равно как владение, хранение, покупку и продажу. За все это одна кара – смерть.
– Ну, Кардом ее уже нашел, – криво усмехнулся ир Этринский, констатируя факт скорее для себя, чем для добровольного обвинителя, – вопрос – зачем он это сделал? Или почему? Что такого он узнал вон от этого?
Очевидно, что этот вопрос волновал остальных не меньше, чем его самого. Но ответа на него не было ни у кого. А, нет – вон, Фиолетовый тянет руку, привлекая внимание.
– Он…, – начал уль Раззак.
– Кардом, – подсказал младший герцог.
– Да, – кивнул в благодарности искусник, – Кардом. Он был как-то связан с собой, твоя милость?
Ир Этринский, сделав внушительную паузу, все же кивнул:
– Да, уважаемый уль Раззак, он был моим кровником. Смертным.
Лица искусников опять вытянулись. В факте, который озвучил Глава Тихой службы, не было ничего предосудительного, противозаконного. Только вот даже примерить на себе шкуру человека, добровольно отдавшего право распоряжаться жизнью другому; фактически в рабство без права освобождения, было страшно. Лишь уль Раззак стоял со ждущим лицом. Которое вдруг начало вытягиваться в понимании, а потом в заметном ужасе. Ну, может, это было сказано слишком громко, но на раба, ползающего по пятну, он глянул с заметной опаской.
– У меня есть лишь одно объяснение, – заявил он осторожно, – тому, что сотворил с собой…
– Кардом! – еще раз подсказал в нетерпении младший герцог.
– Так вот, – продолжил Фиолетовый, – этот человек спасал тебя, твоя милость.
– От чего меня надо спасать? – Глава даже подбородок вздернул повыше, словно показывая, что единственный, кто может что-то сделать с ним, это император; Рукой которого он сейчас является.
А уль Раззак словно услышал его последнюю мысль.
– Даже над императором нависнет меч закона, если в его крови обнаружится хоть капля Черного Искусства.
Да, это было прописано в своде законов, который больше двух тысячелетий назад подписал Золтан Первый. Ни одного императора с тех пор это не коснулось.
– А меня? – невольно вздрогнул ир Этринский.
Искусники как-то незаметно начали отодвигаться от него. Кроме Фиолетового. Салам уль Раззак стоял расслабленным, даже чуть улыбался. И разглядывал с высоты своего роста раба-младенца – словно жука, которого собирался разобрать на органы. Он и заявил, явно успокаивая всех:
– Ну, про Темное Искусство здесь пока никто не доказал. И Кардому (запомнил-таки!) могло просто почудиться. Одно из воспоминаний этого… э.э.э… человека, – он совершенно бесстрашно пнул ногой раба, все же ухитрившегося встать на колени, а сейчас завалившегося обратно на бок, – но если завтра граф Вилим дум Гарский заявит права на этого раба, то…
Теперь даже Оранжевый не посмел возразить, хотя – как уже давно понял ир Этринский – этим двум Постигающим в отношении графа дум Гарского их Главы поставили совершенно разные задачи. Скорее всего, прямо противоположные. Вот только…
