Дюк прислушался, выпустил маркграфа из своих объятий и попытался усадить обратно в кресло, но Фриденсрайх каким-то нечеловеческим усилием превозмог себя и дюка вместе взятых, и, волоча себя на руках, проковылял к огромному столу, возвышающемуся посреди зала. На этом столе когда-то семь дней и семь ночей пролежала мертвая Гильдеборга Прекрасная.
Уперся Фриденсрайх спиной в столешницу, бросил клюки, поднял лежавший на столе пистолет. Замерцали блики огня на серебряном стволе. Направил дуло на дюка.
Кинулся к нему дюк, но Фриденсрайх остановил его властным жестом.
– Мы никогда не стрелялись с тобой и лишь единожды подняли оружие друг против друга. Давай же исправим раз и навсегда ту дурацкую оплошность.
– Ты хочешь исправить ошибку, прикончив меня? – вскричал дюк, разводя руки в стороны и открывая грудь. – Убей же, я заслужил!
– Я не желаю убивать тебя, сумасшедший! Я хотел бы драться с тобой на мечах, шпагах, саблях, ятаганах, палашах или, на худой конец, рапирах, но я не могу. Я хотел бы мчаться на коне супротив тебя с копьем наперевес, пока ты не вышибешь меня из седла, но я и так не удержусь в седле. Я хотел бы биться с тобой врукопашную, но я не устою на ногах и двух минут. Значит, мне придется стреляться с тобой, честь по чести. Не тебя я хочу убить! Окажите мне последнюю милость, сир, и отойдите от меня на двадцать шагов, ибо я не в силах.
– Фрид! – схватился дюк за голову. – Что ты несешь? Я принимаю свое поражение. Я склоняю голову перед тобой. Чего еще тебе от меня надобно?
– Отойдите, ваша милость, на двадцать шагов назад, – зазвенел голос льдом и металлом. – Держите оружие!
И вассал бросил сеньору в точности такой же пистолет, как тот, который держал сам. Дюк безотчетно поймал его и брезгливо поморщился, будто словил гадюку.
– Я и сам не в восторге, – заверил его Фриденсрайх, – но что мне остается делать, если я всего лишь слабый человек?
Дюк оглядел пистолет и с удивлением понял, что он заряжен. Не сдержал дюк улыбки.
– Ты хорошо подготовился, Фрид-Красавец.
– Шестнадцать зим, Кейзегал Безрассудный, – промолвил Фриденсрайx, – мой добрый друг и верный соратник, сир. Осталось лишь выстрелить.
И сплюнул под ноги дюку три раза и еще три. Смертельное оскорбление.
– Болваны, – плевался дюк сквозь зубы, удаляясь на двадцать шагов назад. – Ничего не меняется.
Заложил Фриденсрайх правую руку за спину, а левой прицелился.
– Ан гард, сударь! – провозгласил с усилившимся германским акцентом.
– Я не подниму оружия против тебя, – отозвался дюк из дальнего конца большого зала.
Зияющая дыра смерти наставилась на владыку Асседо.
Йерве бросился наперерез и встал аккурат посередине зала, загораживая собой цель.
– Прекратите немедленно! – закричал Йерве. – Безумцы! Дети неразумные!
– Красивый жест, – улыбнулся Фриденсрайх и взвел курок.
– Уйди, Йерве, сгинь с глаз моих! – взревел дюк.
– Я не уйду, пока он не опустит пистолет!
– Сын, достойный своего отца, – расхохотался Фрид-Красавец хохотом, похожим на звук, который издает хрусталь, когда разбивается о чайник.
Никто не возразил.
– Отойди, мальчик, – тихо произнес Фриденсрайх, и будто капли летнего дождя упали на ветви рябины. – Подними свое оружие, Кейзегал, и стреляй первым.
Голос этого человека обладал столькими же гранями, как и его лицо.
– Подними пистолет, или я выстрелю в этого юношу.
Замер дюк Кейзегал. Врос в каменный пол.
