Все дороги ведут в Асседо - страница 30

– Что здесь происходит? – вопросила баронесса, растолкав толпящихся в дверях наследниц. – О, святые угодники! Нибелунга, Калевала! В спальне у мужчины?!

– Ах! – только и смогла произнести мать Нибелунги и бабушка Калевалы, старшая дочь баронессы, напрасно искавшая взглядом поддержки в лице дюка.

– Эдда! – обрушила свой гнев баронесса на дочь. – Ты воспитала распутницу! Развратницу!

– Ох! – потеряв дар речи, стискивала руки у груди Эдда.

– А ты, Беовульфа! – баронесса обернулась к молодой матери Калевалы, старшей дочери Эдды. – Что ты за мать, если твоей малолетней девке не спится по ночам в своей собственной постели? Какое поколение воспитала ты, Эдда? Твоя дочь набралась шальных мыслей от этой волочайки Джоконды, а ты ни словом, ни жестом не препятствовала пагубному влиянию.

– Вы и сами хороши, бабушка! – вступилась Нибелунга за родственниц. – Все мы слышали, что готовы были вы поставить на карту ради ночи с Фридом-Красавцем!

При этих словах дюк с непередаваемым изумлением, тут же сменившимся на не более описуемое отвращение, посмотрел на баронессу, затем на Фриденсрайха, а потом сплюнул три раза через левое плечо.

– Я выхожу замуж за его светлость, – заявила Нибелунга. – Ибо моя честь запятнана, я испорченный товар, и ни один уважающий себя дворянин теперь не сделает меня своей женой. Вы все мои свидетели.

– Ваша светлость, вы подкупом и обманом заставили Нибелунгу прийти к вам ночью, соблазнили и совратили ее? – с возмущением спросила баронесса.

Фриденсрайх молчал.

– Неудивительно, что вы позарились на несмышленое дитя, – огрызнулась старуха. – Но даже я могу вас понять, ведь вы шестнадцать лет не знали женщины. Разве что ваша кухарка…

– Прекратите! – вдруг вмешался Йерве. – Как вы смеете?

– Я не дитя! – воскликнула оскорбленная Нибелунга. – И никто меня сюда не звал. Я сама пришла. По собственной воле.

Трудно сказать, написалось ли в тот момент на сморщенном лице баронессы разочарование, облегчение или очередное злорадство, а может, то была смесь из всех этих чувств.

– Ты в самом деле испорченная девка, Нибелунга, – уничижительно сказала баронесса, – но как бы там ни было, справедливость и правосудие на твоей стороне. Не так ли, ваша милость?

Дюк не произнес ни слова, только желваки судорожно играли на резко очерченных скулах.

– Дюк Кейзегал VIII из рода Уршеоло, сеньор Асседо и окрестностей, а также острова Грюневальда, что на Черном море, хозяин стольного града Нойе-Асседо, – торжественно провозгласила баронесса, поплотнее запахиваясь в шаль. – Сир, я обращаюсь к вам как высшей судебной инстанции. Рассудите нас по справедливости.

Достала из прикроватной тумбочки Священное Писание, плюнула три раза на ладонь, приложила к переплету. Неопровержимый жест.

– Я и пальцем не тронул вашу внучку, – заговорил наконец Фриденсрайх. – К тому же с некоторых пор в опочивальне пребывала Калевала, так что вряд ли мы с Нибелунгой долго оставались наедине. Дорогая баронесса, никто, кроме нас, не осведомлен о том, что произошло. Запретите своим наследницам говорить. Клянусь кровью Христовой, мы тоже забудем о дурацком инциденте, и чести вашей внучки ничего не будет грозить. Она обретет ее заново, как платье снову.

– Сударь, – с подчеркнутым презрением произнесла баронесса, – как свойственно вам полагать, что честь является достоянием молвы, а не внутренним сокровищем.

– Не смейте оскорблять достоинство моего кровного отца, баронесса фон Гезундхайт, – снова вмешался Йерве. – Я не позволю.