– Дорога никогда не закончится, – проговорил Фриденсрайх одними губами, но Йерве услышал.
И не только потому, что его слух обострялся с каждой преодоленной лигой, но и потому, что то были его собственные мысли.
– Но где же мсье дюк? – спросила Джоконда, нарушив неловкое молчание. – Почему он не удостаивает нас своим присутствием?
– Он рвется вперед, – ответил Фриденсрайх. – Конь его горяч. Неспешные разговоры никогда не были по душе Кейзегалу. Вероятно, они с Нибелунгой опережают нас на две лиги. А может быть, и на три.
– Не желаете ли перекусить, господа? – спросил Йерве. – Баронесса снабдила нас целым коробом съестного.
Не дождавшись ответа, он нашарил под ногами плетеную коробку, достал головку сыра, ветчину, яблоки, большой ломоть хлеба, горшочки с маслом и с медом, нож.
Джоконда набросилась на еду с аппетитом медведицы, сегодня пробудившейся от зимней спячки, но к мясу не притронулась.
Зита отломала кусочек хлеба и принялась вертеть его в руках.
Йерве нашел в коробе глиняную бутылку, откупорил, поднес к носу и протянул маркграфу.
– Киршвассер, сударь.
Маркграф покачал головой.
– Быть может, вина?
Йерве извлек вторую бутылку – молодого бессарабского.
– Я не пью, – отказался Фриденсрайх.
– Никогда? – изумилась Джоконда, хрустя яблоком.
– Ни разу за шестнадцать лет я не притронулся к спиртному.
– Но пуркуа?
– Шестнадцать лет назад пять бутылок киршвассера и две – полугара едва не стоили мне жизни.
– Я думала, любовь чуть не стоила вам жизни, – вырвалось у Джоконды.
– Я думал, что вам ничего обо мне не известно, – улыбнулся Фриденсрайх.
– Полноте, мсье, эта история известна каждому, кто хоть раз посещал Асседо и окрестности, и даже на острове Грюневальдe, что на Черном море, она столь же распространена, как и баллада о вороне, трех голубках и птицелове. Ее рассказывают юным непослушным любовникам для устрашения.
– А я полагал, что Кейзегал запретил говорить обо мне вслух.
– Никто никогда не упоминал вашего имени, – объяснила Джоконда. – Должно быть, только старшее поколение помнило, о ком идет речь.
– Вы превратились в легенду, господин, – промолвила Зита.
– Мне ее никогда не рассказывали, – пробормотал Йерве.
– Лучше бы это «никогда» длилось вечно, – сказал Фриденсрайх.
Зита внимательно на него посмотрела, и несмотря на то, что упрек так и не был произнесен вслух, он молчаливо повис в воздухе.
– Какие же узы связывают вас, сударыни? – спросил Фриденсрайх.
– Слишком прочные, чтобы… – собралась ответить Зита, но мадам де Шатоди поспешно ее перебила.
– Когда я еще жила в Париже, Розита служила гувернанткой в соседнем особняке. Воспитывала детей четы маркизов. Не так ли, ма шери?
Зита еле заметно кивнула.
– Мы познакомились на аллеях Веннсенского леса, куда Розита водила детей, чтобы подышали свежим воздухом. Я гуляла там, когда жила одна, ожидая возвращения супруга из крестового похода. Эта образованная девушка сразу мне понравилась, – Джоконда ласково улыбнулась. – Между нами было много общего. Не правда ли, дорогая?
– Любовь к природе и к детям, – сказала Зита.
– Мы обе в раннем возрасте лишились родителей. Обе были чужими и одинокими в большом городе. Розита родом из Сарагосы.
Фриденсрайх вздрогнул. Зита снова кивнула, скатывая в шарик хлебный мякиш.
– Мы быстро подружились, – продолжила Джоконда, – несмотря на сословную разницу. Она стала частой гостьей в моем пустующем особняке, и ее веселый смех скрашивал мое одиночество.
