Все дороги ведут в Асседо - страница 54

– Какой бал, Фрид? Ты с ума сошел?

– Я давно не танцевал, – справедливо заметил Фриденсрайх.

Откупорил хрустальный флакончик и капнул две изумрудные капли на язык.

– Почему ты пьешь зеленку? – ужаснулся дюк.

– Сам ты зеленка, – улыбнулся Фриденсрайх. – Это лауданум. Как, по-твоему, прожил бы я шестнадцать лет без него, после полета из окна в ров? И на что, полагаешь ты, тратил я ренту, которую ты милостиво мне подбрасывал? Не на лошадей, это уж точно.

– И не на содержание собственного родового замка, – нахмурился дюк, но возражать не стал. – Поступай как знаешь. Сдается мне, старые соблазны и тщеславие так тебя и не покинули. Твоя свита всегда играла короля. И сейчас тебе не терпится заставить все челюсти разом упасть от одного твоего вида, хоть ты и не признаешься в этом никогда. Ни в чем себе не отказывай. Бал, так бал. Мы идем на бал! – провозгласил владыка Асседо.

– Сеньор Асседо, дюк Кейзегал VIII из рода Уршеоло!

Бабах!

– Карл Иштван Фриденсрайх Вильгельм Софокл Йерве из Асседо!

Бабах!

– Маркграф Фриденсрайх ван дер Шлосс де Гильзе фон Таузендвассер, хозяин Севера! – провозгласил распорядитель, в третий раз стукнув жезлом о пол в порфирном зале.

Затем объявили дам, но без энтузиазма. Разве что имя Зиты вызвало некоторое замешательство среди присутствующих.

Эффект был произведен надлежащий.

В сутолоке и ажиотаже, в шелесте платьев и звоне шпаг, рапир, сабeль, шашек, мечей, шпор и портупей, никто и не заметил, что Фриденсрайх фон Таузендвассер едва ли держится на ногах, а скорее висит на дюке, Йерве, двух перемазанных в саже и пыли дамах, и одной растрепанной, обступивших его со всех сторон. Две клюки только добавили шарма и загадочности возвышающейся над остальными фигуре в черном камзоле, усыпанном жемчугом. При этом сходство между забытым маркграфом и его собственным сыном ни от кого не укрылось.

Восставший из небытия хозяин северного замка обещал Асседо и окрестностям новые веяния и старые забытые легенды; вносил поэтичность в прозаическую жизнь провинции, и способен был породить такое несметное количество сплетен, что и за год не наговоришься. А ведь каждому известно, что тем активнее сплетни, чем сильнее запрет на них. Шестнадцать лет молчавшее Асседо наконец получило право говорить – плотину прорвало.

Не успела почетная процессия появиться на пороге бального зала, сверкающего тысячью свечей и светильников, как слух о том, что Фриденсрайх фон Таузендвассер влез в пекло, чтобы извлечь из горящего дома Джоконду де Шатоди, взволнованным шепотом затрепетал над бокалами, взлетел над фужерами, разнесся над рюмками, рогами, чашами и стаканами со шнапсом, киршвассером, коньяком, портвейном, брагой, полугаром, аллашем, и бесценным, столетней выдержки, изысканнейшим обашским вином, продуктом солнечных асседошных виноградников.

Одним взмахом черных локонов душевное и политическое равновесие Асседо было безвозвратно нарушено, утрачено – и с радостью позабыто.

Искры зажглись на алмазах, бриллиантах, сапфирах и гранатах, на серьгах, брошах, подвесках и диадемах. Подобно Тростниковому морю, толпа расступилась, образовав дорожку. Головы склонились, но любопытные взгляды вспыхивали из-под приподнятых бровей.

– Доброго летнего солнцестояния всему блистательному свету Асседо, окрестностей и острова Грюневальда, что на Черном море, – раскатисто произнес дюк Кейзегал, вступив на дорожку, и головы склонились ниже. – Милостивые господа и дамы, преданные мои верноподданные, вассалы, арендаторы, тенанты и соседи! Не иначе как счастливый случай доставил нас сегодня на Летний бал премногоуважаемого купца Шульца, на который я не был приглашен.