Все хорошо - страница 15

Говорила, например: «Это тяжело».

А я отвечала: «Да» и всегда добавляла: «Но…», искренне желая закончить предложение чем-то позитивным, чтобы разрядить обстановку. Но в итоге просто замолкала. Грейс тоже ничего не говорила.

А паузу заполняла тем, что подливала мне в бокал еще вина.

Но в прошлом году, как раз накануне премьеры «Ромео и Джульетты», она вдруг заявила, что моя боль живет только у меня в голове. Заявила, не глядя на меня. Вцепившись руками в руль своего внедорожника. Не сводя глаз с исчерченного полосами лобового стекла, за которым серела новоанглийская весна. Я только что перенесла очередной бесполезный курс эпидуральных инъекций стероидов. И она везла меня домой из больницы.

«Давай я тебя заберу», – предложила она.

«Не хочу тебя напрягать», – ответила я. Я всегда так отвечала.

«Ничего страшного», – отмахнулась она. Нам обеим было известно, что больше меня забрать некому. И добавила: «Я с радостью». Но радостной при этом вовсе не выглядела.

«Ну, тебе получше?» – спросила она, когда я, прихрамывая, вышла из отделения амбулаторной хирургии.

«Через пару дней станет ясно», – отозвалась я.

Молчание. Машина тронулась.

«Хотя, скорее всего, уколы не помогут, – добавила я. – Еще ни разу не помогли».

И рассмеялась. По большей части, ради Грейс, но смешок вышел жалобный и неестественный. А потом к глазам подступили слезы. Покатились по щекам, такие горячие и нелепые. И Грейс внезапно свернула на обочину. «Слушай, Миранда, – сказала она, не глядя на меня. – Я ради твоего же блага это говорю. Тебе никогда не приходило в голову, что все это может быть…»

Пока она распиналась, мы обе смотрели вперед, на засыпанную гравием обочину.

Собственно, с того дня. С того дня мы и отдалились. Конечно, мы до сих пор вежливо общаемся, мы же профессионалы. И по привычке заходим вместе выпить после репетиции, но все изменилось. Теперь она смотрит на меня как бы со стороны. А мне хочется сказать ей: «Ты не обязана это делать. Притворяться, будто тебе интересно. Будто тебе не наплевать».

Но говорю я:

– Спасибо, я очень это ценю. И ты права, в итоге все уладится.

– Что уладится?

– Ну, проблемы с постановкой.

– Конечно, уладятся. Миранда, это ведь, в конце концов, всего лишь пьеса.

– Конечно. Ты права. Всего лишь пьеса, – лгу я.

– Ну ладно, – заключает она, – мне, пожалуй, пора. Ты идешь?

Я воображаю, как ковыляю к своему жалкому подобию машины. К черному «Жуку», который Пол когда-то подарил мне на тридцатилетие. До сих пор помню, как он улыбался мне сквозь лобовое стекло, подгоняя машину к дому. Даже воткнул маленький букетик ромашек в пластиковую вазочку. В те времена я еще могла более или менее грациозно влезть в маленькую низкую машинку. И мысль о том, что после предстоит из нее вылезать, не заставляла меня содрогаться от ужаса. Теперь же я заранее представляю, как мучительно будет забираться в «Жук». Корчиться в машине по дороге к дому. Вылезать из нее. Карабкаться на крыльцо, подволакивая омертвелую ногу. На обледенелых ступенях наверняка уже сидит обдолбанная комендантша нашего дома и прихлебывает текилу прямо из бутылки. И мне придется из последних сил стоять перед ней и слушать ее разглагольствования о погоде. Надо же, сколько снега навалило, она никак такого не ожидала! Стиснув зубы, отвечать ей. Изображать голосом веселье, натягивать на лицо улыбку. О, поверьте, когда-то я была очень хорошей актрисой.