– Мы собираемся провести анализ ДНК образцов крови, – продолжал Гуннар. – Мне потребуется то, с чем можно будет их сравнивать.
– Но, – заикаясь, проговорила я, – у нас нет крови Ясмин.
Гуннар покачал головой.
– Прошу прощения, я неясно выразился. Нам не нужна кровь. Есть у вас ее зубная щетка или расческа?
– Конечно, – заверила я и поспешила за вещами.
Когда я вернулась, Гуннар поместил вещи Ясмин в пластиковые пакеты и тщательно их запечатал.
– Вас тоже придется типировать, – добавил он. – И взять отпечатки пальцев. Таким образом мы сможем исключить вас при проведении криминалистического исследования.
Я восприняла это как очередное оскорбление. Знаю, это, наверное, звучит глупо, но похоже было на вторжение: сначала в наш дом, а теперь и в наши тела. Настанет ли этому конец? Неужели не останется ничего личного, неужели не удастся сберечь ни один уголок нашей жизни?
– Хорошо, – сказала я.
– Отлично, я попрошу кого-то из коллег это организовать.
Когда Гуннар ушел, Самир пересел на диван. Он включил телевизор, там показывали гольф. Самир в принципе не интересовался спортом и, кажется, даже не смотрел на экран, наверное, просто хотел послушать что-то кроме собственных мыслей.
Самир перелистывал какую-то книгу, лежавшую у него на коленях. Немного поколебавшись, я подошла к нему. Хотела спросить, не проголодался ли он, но тут мой взгляд упал на книгу. Это был толстый, переплетенный в зеленую кожу и богато украшенный орнаментом из звезд томик, тисненный золотой арабской вязью.
– Что это за книга? – поинтересовалась я.
Самир посмотрел на меня без всякого выражения.
– Коран.
Я остолбенела. Самир не был религиозен, я даже не подозревала, что у него вообще был дома Коран. Потом рядом с ним я заметила блокнот и ручку. Неровными буквами там были выведены слова.
Ясмин. Сильви. Ясмин. Сильви. Ясмин. Сильви.
Строчку за строчкой Самир повторял одно и то же. Снова и снова записывал имена своих девочек.
Имена своих погибших девочек.
Немного позже в тот же день, наверное, около трех, вновь раздался звонок в дверь. Когда я открыла, на пороге оказался Том, одетый в тонкий непромокаемый плащ. Влажные волосы веревками свисали с его головы.
Мы обнялись.
– Я никак не могу в это поверить, – между всхлипываниями выговорил Том. – Не могу поверить.
Я высвободилась из его объятий и захлопнула дверь, которую настежь распахнуло сквозняком. В прихожую за это время намело снега, и он остался лежать на коврике.
– Входи, – пригласила я. – Я сделаю тебе чаю.
– Самир? – спросил Том.
– Спит.
На лице Тома отразилось облегчение.
Ни для кого не секрет, что Самир не одобрял отношения Ясмин и Тома, но с другой стороны, он не одобрял ни одного из приятелей дочери. Может быть, он был одним из тех отцов, которые никогда не могут смириться с тем, что их маленькие девочки выросли.
Я помогла Тому выпутаться из промокшего дождевика и повесила тот на плечики. Мы пошли в кухню. Я разожгла огонь в дровяной плите, больше для поднятия настроения, чем для тепла. Влажная древесина потрескивала, щелкала и свистела.
– Я не понимаю, – пробормотал Том со своего места. – У нее совершенно не было причин…
– Вот, – сказала я, вручая ему чашку чая. Потом присела рядом и аккуратно убрала с его лба мокрые волосы.
– Я любил ее. У нас с ней были «мы». Я хотел на ней жениться.
На этом месте я, честно говоря, удивилась. Конечно же, Том, как и прочие ребята, был ею сражен, пленен и околдован. И еще обманут, как мне кажется. Я знала, что он был в нее искренне влюблен, и даже однажды посоветовала ему остерегаться Ясмин. Но мне и на ум не приходило, что Том хотел связать с ней свою жизнь. Если бы я об этом знала, то была бы с ним более откровенна и сказала бы то, о чем действительно думала: Ясмин была незрелой, она не была готова к серьезным отношениям с кем бы то ни было. Ясмин была воплощением драмы, она умело манипулировала и плела интриги.
