Все личное. Статьи и рецензии 2017 года - страница 14

Ясно, что Вячеслав Курицын хотел написать именно такую книгу. Других книг о Набокове и так предостаточно. Но если автор смотрел в микроскоп в течение двадцати лет (конечно, надо полагать, с перерывами), то читателю смотреть в предоставленный микроскоп даже неделю попросту больно. Мало кто засядет за эту книгу-микроскоп всерьез, поминутно отрываясь от нее, хватая книги Набокова, чтобы свериться, увидеть панораму, продолжить действие, выхваченное крошечным объективом. Это нелегкий труд, но он помогает понять, заметить многое, пропускаемое при беглом чтении в произведениях Набокова.

Слово «игра» в отношении литературы употребляется в основном в негативном значении. Правда, стоит помнить, что игра бывает разной. Набоков играл – играл умно, всерьез. И если его виртуозная игра в сюжетах на поверхности, достаточно вспомнить хотя бы рассказы «Возвращение Чорба», «Подлец», то игра смыслами, деталями – нуждается в микроскопе.

Вот, например, фрагмент исследования Вячеслава Курицына:

«Левушка не овладел Машенькой на мшистой плите. Сослался на звуки в саду.

Потом, когда они шли к воротам по пятнистой от луны дорожке, Машенька подобрала светлячка. Рассмотрела и рассмеялась:

– В обчем – холодный червячок.

В романе («Машенька». – Р. С.) есть и другие примеры, когда фраза, посвященная вроде бы одному предмету, касается на самом деле (или одновременно) иного.

Алферов за обедом сшибает стакан Ганина, извиняется, а Ганин говорит: «Пустой», и трудно здесь не расслышать оценку Ганиным алферовской личности.

Прощаясь с Людмилой, Ганин говорит будто о погоде – «Пора перестать топить. Весна». Пора, очевидно, самому Ганину перестать искусственно подогревать угасшие чувства.

В одну единицу текста упаковано два смысла.

Как и в слово «новенькая» в «Письме в Россию», которое одновременно «кодирует» и старушку, и веревку.

Федор Константинович мечтает, что, может быть, когда-нибудь не то человеком, не то привидением он выйдет на станции своего детства и пройдет стежкой вдоль шоссе с десяток верст до Лешина – «несмотря на идиотскую вещественность изоляторов». Изоляторы – электротехническое приспособление на проводах, затрудняющее беспрепятственные буйства отвлеченных энергий, сцеживающих людям свет. Но изоляторы, конечно, – это и советские камеры временного содержания, угрожающие беззаконному путешественнику. В первом своем значении (укрощения невидимых энергий) они угрожают привиденческой ипостаси беззаконного путешественника, во втором – его бренному телу.

У слов есть тень, и не всегда ясно, какое из работающих значений является основным, солнечным, а какое – дополнительным, теневым».

Каким тиражом издана книга – не указано, сколько людей стали ее обладателями – мне неизвестно. Но я бы посоветовал иметь ее в своей домашней библиотеке. И именно в бумажном виде. «Набоков без Лолиты», конечно, не для чтения перед сном, в метро. Эта толстая и тяжелая книга, скорее, провокация. Провокация увлечься Набоковым или вернуться к нему.

Я поддался на провокацию, на протяжении нескольких месяцев то и дело возвращался к микроскопу, моя комнатка была завалена раскрытыми томами – самого Набокова, о Второй мировой, Пушкина, Тургенева, Чернышевского – и напоминала кабинет книжного вивисектора.

Умнее я, кажется, не стал, открытий не сделал, нового литературного существа не сшил. Может, потратил многие и многие дни без толку. Но не жалею об этом. И книгу Курицына по-прежнему держу неподалеку.