Сегодня Тамара решительно подошла к закрытым воротам и нажала кнопку звонка. Ей было страшно.
Она звонила и звонила, но никто не отвечал.
Надо идти к Клавдии, тоскливо подумала Тамара. Медленно отошла от ворот и двинулась по безлюдной улице. Потом зачем-то свернула направо, на боковую улицу, обходя особняк главы местной администрации. Черную пыльную «Тойоту», почти скрытую кустами акации, она увидела случайно. «Тойота» жалась к покосившемуся забору, за тонированными стеклами ничего не было видно, но Тамаре казалось – Сережу поджидает убийца.
Машина стояла между участками на крохотном пятачке. Если бы она принадлежала кому-то из соседей, ее поставили бы поближе к собственным воротам.
Тамара дошла до конца улицы и опять свернула направо, к дому неприветливой тетки Клавдии.
Машина может принадлежать кому угодно. Не станут убийцы светиться на крохотной улице, где каждый незнакомец вызывает вполне понятное любопытство. Или станут?
Она понятия не имела, как ведут себя наемные убийцы.
Самое правильное, понимала Тамара, рассказать сейчас все, что знает, Клавдии, а потом сразу же, немедленно, бежать отсюда, навсегда забыв опасную и ненужную информацию.
Она бы так и сделала, если бы ей не хотелось выйти замуж за Овсянникова. А хотелось ей очень.
Не свернув к дому Клавдии, Тамара подошла к калитке подруги Лины. Подруги, которую знала столько же, сколько себя. На которую злилась, которой завидовала и у которой так удачно и в то же время неудачно отбила Костю.
Костино присутствие Лина ощутила раньше, чем увидела его сидящим на ее собственном крыльце.
– На кладбище была? – спросил он.
– Да. – Лина остановилась, подумала и села рядом на ступеньки.
Когда-то он безошибочно угадывал, где она была, что делала и даже о чем думала. Тогда такое духовное единение казалось ей высшим проявлением любви.
– А потом у Антонины Ивановны?
– Да.
– Как она?
– Нормально.
– Лина… – Ему важно было объяснить ей, что она единственная его женщина, его половина. Только с ней он может быть самим собой, настоящим, только ее слова и мысли понятны ему, как его собственные. И лишь это имеет значение, а все остальное – ерунда. Было и прошло, и никогда не повторится.
– Костя! – Лине не хотелось никаких объяснений. Она наобъяснялась со Стасом на всю оставшуюся жизнь.
Они одновременно повернули головы на стук калитки.
– Привет, – поморщилась Тамара. Тонкие каблуки увязали на садовой дорожке, и ей пришлось идти на носках.
– Привет, – в один голос ответила парочка на крыльце.
– Лин. – Тамара постаралась, чтобы голос не дрогнул. Она совсем не ожидала увидеть здесь Костю, и его присутствие почему-то больно ранило. Впрочем, сейчас ей было не до Кости и даже не до сердечных ран. – Ты не знаешь, Сережа не у Клавдии?
– Знаю, – за Лину ответил Костя. – Не у Клавдии. В Москву уехал на три дня.
– Откуда ты знаешь? – Голос у Тамары все-таки дрогнул, то ли от собственных пугающих мыслей, то ли оттого, что здесь оказался Костя, а она получилась лишней.
– Я его встретил… – Костя прикинул, – позавчера. Он к матери приходил. Сказал, на три дня в Москву уезжает. Вчера, стало быть, отбыл.
– А телефона его у тебя случайно нет?
– Телефона нет.
Тамара, кивнув на прощанье, скрылась за плотной июльской листвой.
Раньше с Костей Лине было легко и разговаривать, и молчать. Сейчас разговаривать было легко, а молчать тягостно.
– Пойду, – поднялась она.
