– Света, всё о-кей. Ты как? Тяжело тебе там, одной?
– Нет, всё в порядке. Не волнуйся, дорогой. Я и так опоздала на много лет, – всхливываю, утирая ладонью слёзы.
– Мы любим тебя и ждём – родители, дети, внучка и, конечно, наши собаки. Возвращайся. Я встречу тебя в аэропорту. Держись.
Я останавливаюсь около него.
Его давно нет. Он умер неожиданно. Молодой, жизнерадостный, полный надежд, влюблённый в жизнь… Отошёл на пять минут, а оказалось навсегда. Пришёл, забросал меня с ног до головы полевыми ромашками.
– Светка, я тебя люблю. Сейчас только приму душ и через пять минут я у ваших ног. Как вела себя сегодня наша Василиса? – спросил со смехом о нашей будущей дочке, прикладывая ухо к огромному животу.
Я была на восьмом месяце беременности. Он поцеловал меня и закрыл за собой дверь в ванную комнату.
Зачем он закрыл дверь? Эти старые, добротные дома, огромные, тяжёлые двери.
Долго лилась вода, он не отзывался. Когда я сломала дверь уже было поздно. Он лежал на полу, а по его телу слезами струились ручейки воды. И Василиса наша умерла. Умерла во мне, со мной. Они оставили меня одну, почти в одночасье, навсегда.
***
Я рассказываю им обо всём. Как жила все годы, почему не приезжала. Они часто снятся мне оба. Уходят, держась крепко за руки, мой первый муж и наша не родившаяся дочь. Оба озарённые светом, светловолосые с синими, как море глазами. Все годы, во сне я бегу за ними, стараясь догнать, но они исчезают в лучах солнца. И так, двадцать пять лет.
«Я никогда не забуду тебя, – шепчут губы. – Ты был моей первой любовью, мужем, другом, моей юностью, моей болью».
Он смотрит на меня с портрета. Я чувствую, как в душу вливается каплями покой, прощение. Боль отступает. Он прощает мне свой уход и мой побег.
Я улетаю домой, в Америку.
Город юности, детства – город моей боли. Я больше сюда не вернусь. Я прощена…
Самолёт бежит по взлётной полосе. Набирает скорость. Взлетает. В последний миг бросаю прощальный взгляд. Вот и всё, а сейчас домой к родителям, мужу, детям, счастью.
У каждого из нас в сердце есть уголок, где тихо горит свеча, свеча памяти. Я её не затушу. Я всё помню и больше не боюсь прошлого, но настоящее и будущее сильней – я остаюсь с ними.
«Бесконечно длинный перелёт. Двенадцать часов привязанности к креслу, салону самолёта, одним и тем же лицам. Разнообразия и удовольствия ноль. Попробовать вздремнуть? Время пролетит быстрее. Молю Бога, чтоб ниспослал сон. Короткий ли, длинный – сон. Зачем я согласилась лететь? Улыбаться с видом счастливой матери, вешать на лицо маску радости, пожимать ему руку и ещё, чего доброго, обнимать под видом будущей тёщи, навешивая на рот беззаботную улыбку. Лгать, что неимоверно счастлива сложившимся обстоятельствам, (чёрт бы побрал его и эти обстоятельства) тому, что „дети“ нашли друг друга?! Лучше бы они заблудились и никогда не встретились. Чёрт меня дёрнул тащиться в такую даль! Надо было отказаться, придумать причину и не тащиться на эту свадьбу с возом жёлчи в душе и сломанной стрелой в сердце. Стрелы Амура, стрелы Амура. Чушь! О чём это я, какие там амуры-абажуры? Это не стрелы, это копья с ядом на конце. Спать, спать, не думать ни о чём. Что там в иллюминаторе или за иллюминатором? Как правильно? Кого волнует, как правильно? Хоть так, хоть слева направо, хоть снизу вверх, хоть боком-перескоком – ночь она и есть ночь. Какой длинный перелёт. Бесконечный, как дождливый осенний вечер, когда не знаешь, куда себя деть от мыслей, предчувствий. Хочется спрятаться в осенние листья, зарыться в них с головой, только запах осени и больше никого. Надо взять себя в руки».
