Всё о нас… с улыбкой и без - страница 16



Вот мы пересекли с братом улицу Семьи Шамшиных и приближаемся к арке. О чем – то говорим отвлеченном. Видим, в проеме арки силуэт девушки (силуэт, кстати, нам понравился). Зашли мы в эту арку. По повороту головы понимаем, что она смотрит на нас. Ну смотрит, и смотрит – нам то что. За погляд денег не берут. И тут девушка таким нежным и тихим голосом вдруг произносит: «Иди ко мне». Даже в этой полутемноте было видно, как у нас у обоих отвисли челюсти от неожиданности. Кому это она? Мне или брату? Или обоим сразу? Страстная девица, просто офигеть. Мы притормозили слегка. Я хотел было спросить, кому она это, как из-за поворота, из-за угла арки вылетает чудовищных размеров псина (кажется датский дог). Ни дать, ни взять – песик Баскервилей. Только морда не светится.

Честно говоря, мы встали как вкопанные, и пока эта сладкая парочка мимо не прошествовала, с места не трогались. А когда отошли – хохотали и хихикали как сумасшедшие.

«Иди ко мне!»


Облом-с

Сама эта история произошла без моего присутствия и восстановлена из рассказа бывшего сотрудника таксопарка № 5 города Новосибирска. Дядя Лёня, жил в нашем подъезде долгое время и незадолго, как я покинул родные пенаты, он покинул сей бренный мир. Был он человеком веселым, не то чтобы словоохотливым, но, во-первых, если говорил, то говорил по делу, четко и ясно, а, во-вторых, если что то вспоминал и рассказывал, то всегда рассказывать умел так, что потом или от смеха живот болел, или ты рыдал от сочувствия к главному герою повествования. Поэтому, рассказ я цитирую уже по памяти и с чужих слов. То, что это быль, мне подтвердили еще несколько старых таксистов – коллег дяди Лёни.

Итак, зима 1988 года выдалась в Новосибирске очень холодной. Холоднее была только зима 2006, когда дневная температура более двух месяцев держалась на уровне минус 38 – 42 градуса. Перестройка еще только входила в фазу своего загибания и не было еще таких глобальных проблем, как в девяностые годы.

Температура днем стояла около минус 28, а вечером уже понижалась до минус 39. Если днем доехать куда-то можно было на рейсовом ЛиаЗике, трамвайчике или троллейбусе, то после 20 часов куда-то уехать по городу было осложнительно. Не спасало и уже работавшее на тот момент метро. Маленькое оно было тогда.

Особенно тяжело было добираться в Академгородок. На автобусе от остановки «ЦУМ» до Морского проспекта можно было доехать за 40 – 60 минут, в зависимости от дорожной обстановки. После восьми вечера единственным спасением для желавших уехать в Академ было такси. Четыре – пять машин всегда дежурили на остановке «ЦУМ». Мало кто из таксистов тогда рисковал требовать сумму более полуторного счетчика – то есть, десять рублей. Но был среди работников пятого парка один рвач. Он дожидался, когда все коллеги уедут и стоял ждал клиента. И потом начинал куролесить. Минимальная сумма, за какую он соглашался везти клиентов составляла тридцать пять рублей. С точки зрения нормального работника баранки и газа – это уже борзость и наглость. И вот однажды, следуя своему излюбленному приему, он дождался отбытия всех коллег, и стоит ждет. Точнее, он сидит в машине, попивает чаек, покуривает и высматривает потенциальную жертву. Примерно в половине двенадцатого задняя дверь машины открывается и замерзший голос, посредством не менее замёрзшей челюсти и замороженного языка вопрошает: «До Морского проспекта довезешь?» Водила, не оборачиваясь, бросает: «Тридцать пять и будет все чики-пуки!»