Ванька был сыном бабушкиной младшей сестры, которая вышла замуж против воли своих родителей за деревенского красавца Константина. Ваньке было лет пять, когда мама его умерла, не прошло и сорока дней со дня ее смерти, как Константин привел в дом свою любовницу, которая впоследствие стала его женой, родила ему двоих сыновей, которых очень любила, а к пасынку никаких чувств не испытывала и не особо заботилась о нем, да и Константину мало было дела до старшего сына, вот и проводил Ванька большую часть времени у тетки, то есть у моей бабушки. Бабушка с дедушкой хотели совсем забрать Ваньку к себе, но Константин воспротивился:
– При живом отце нечего ему жить с теткой.
Так и жил Ванька на два дома. Бабушка его подкармливала, стирала, и штопала его одежду, вязала носки и варежки, а дед на зиму валял ему валенки. Ванька вырос, выучился на тракториста, женился очень рано, взял девушку из многодетной семьи, которая тоже начала рожать ему детей чуть ли не каждый год.
К этому времени Константин скоропостижно умер, и самыми близкими для Ваньки были мои бабушка и дедушка, которые продолжали ему помогать.
Как-то так получилось, что дом, который купил дед в Сергунькино, находился рядом с маленьким Ванькиным домишкой. Пятистенник деда в Красной Поляне разобрали, перевезли, а затем уже снова собрали во дворе у Ваньки.
«У бедного ребята, у богатого телята». Детей у Ваньки уже было предостаточно, а вот скотина всегда была не ко двору. Ни одна корова в деревенском стаде не давала меньше молока, чем Ванькина. Зато бабушкина «ведерница» давала столько, что хватало и им самим и Ванькиным детям.
Теперь летние каникулы я проводила в Сергунькино, где так же мне нравилось, тем более, что мои подружки из Красной Поляны тоже переехали сюда.
Осенью, когда я училась в восьмом классе, умер мой дед Кузьма. Умер легко и неожиданно.
– Смерть пришла, – говорят в таких случаях.
Дед умер, а колхозы не развалились, а спустя где-то пару лет после его смерти колхозникам пенсионного возраста стали даже выплачивать пенсии, и бабушка ежемесячно начала получать двенадцать рублей, чему она была очень рада.
Последнее лето мы провели в деревне уже без дедушки, а к осени, распродав скотину и наказав Ваньке подыскать покупателя для дома, бабушка переехала жить к нам.
Места у нас, конечно же, хватало, но бабушка тосковала по деревне, по деду-покойнику, по родственникам и соседям, с которыми прожила всю свою жизнь. К зиме нашелся и покупатель для ее дома, и это было кстати, пока он был в хорошем состоянии, ведь всем известно, что заброшенный без хозяина дом быстро ветшает.
Квартира у нас была большая, но почему-то холодная: батареи грели плохо, да и полы на первом этаже особой теплотой не отличались. К тому времени, когда бабушка поселилась у нас, мы уже к холодным комнатам зимой привыкли, а вот бабушка-никак.
– Эх, печку бы мою сюда, как сковородочка, все косточки мои прогревала, – частенько приговаривала она.
Иногда летом за ней приезжал Ванька и забирал в деревню, чаще тогда, когда жена его рожала очередного ребенка и надо было помочь, а бабушка с радостью ехала в свою родную деревню. И все годы, пока жила с нами, бабушка сокрушалась о том, что вот не осталось в живых сыновей, которых она рожала. Жила бы вот тогда в деревне до самой смерти при сыне и при своем доме. Мама, как только бабушка переехала к нам, тут же устроилась на работу в НИИ, которое сокращено называлось Нивц, но мама почему-то называла его Ивц и начала чуть ли не ежедневно петь оды образованным девушкам.
