Фыркаю непроизвольно.
Настолько это со стороны кажется бредовым.
– И?
– И получить благодарность, – киваю, когда папа приподнимает бровь.
О том, что именно подразумевается в моих словах, не произносим, потому как и без этого друг друга понимаем отлично.
– А это впервые? – кивает на гематому. – Или уже было подобное?
– Нет, впервые. В пятницу после уроков Шляков решил быть более настойчивым в уговорах, – хмурюсь, вспоминая неприятный инцидент.
– Отпор дала, – уверенно произносит отец, наблюдая за моей мимикой. – Не испугалась?
– Испугалась, – признаюсь честно.
– Умница, дочка, – легонько хлопает по плечу, подбадривая.
Я же краснею от похвалы, как школьница.
Уж папка как никто знает, что я еще та трусиха и бояка.
Даже в педагогический пошла только из-за того, что с детьми мне легче и как-то спокойнее общаться и находить общий язык, чем со взрослыми, порой неадекватными личностями, буквально жаждущими или спустить пар за счет других, или самоутвердиться.
И вот чего Шляков ко мне полез?
Задаюсь в очередной раз мучающим меня вопросом.
Учителей в школе достаточно. И работают они побольше моего, и опыт педагогический не в пример солиднее. Да и энергией пышут так, что глаза горят лишь бы творить, внедрять, вдохновлять и наставлять юное поколение.
Да и свободных молодых дам, если уж ему приспичило «лямур» на рабочем месте крутить, не одна, и не две. Даже наблюдаются такие, кто и счастлив был бы, подмигни он им. Вот та же Чернакова, к примеру.
И не скажу, что я прямо писанная красавица, глаз не отвести.
Симпатичная, да. Не спорю.
Большеглазая брюнетка, со смуглой бархатной кожей.
Ну, а если подробнее, то глаза каре-зеленые, брови и ресницы черные сами по себе, так как тушью пользуюсь очень редко, нос и рот вполне обычные. Зато волосы, однозначно, шикарные: густые, длинные и немного вьющиеся. Я их еще ни разу не красила, только хной бесцветной укрепляла. Поэтому они естественного пепельно-коричневого цвета.
Вот и выходит, что ничего выдающегося во мне нет, а Константина Федоровича «накрыло», как капризного ребёнка: «Хочу эту и никого другого!».
– Давай, я сегодня с вами поеду, а завтра с утра с этим директором переговорю по-мужски? – предлагает отец, выдергивая меня из задумчивости в реальность.
– Не, пап, – качаю головой и, подмигнув, улыбаюсь. – Пора самой учиться держать удар.
Если разобраться, я не столько боюсь Шлякова и его приставаний, сколько меня нервируют предстоящие непременные пересуды, разборки и шепотки за спиной не только со стороны коллег по работе, но и немногочисленных знакомых.
Уверена, только ленивый не будет обсуждать ситуацию, особенно, в которой замешан сам директор одной из школ посёлка.
– Смотри, если что… – начинает отец, хмуря брови, но я его перебиваю, так как слышу поворот ключа в замке.
Полиночка с бабушкой возвращаются. Значит, пора закруглять разговор.
Маме знать о том, что у меня какие-то проблемы на работе, не обязательно. Не за чем давать очередной повод завести любимую тему с возвращением и покаянием.
– Хорошо, пап. Если что, я сразу тебе позвоню, – чмокаю родителя в шершавую щеку и сбегаю в свою бывшую комнату, надевать толстовку с длинными рукавами.
***
– Мамочка, а ты знаешь, где мы с бабулей были? – сняв сапоги и шапку, подбегает Полина делиться важными новостями.
Краснощекая с мороза, с горящими от восторга зелеными глазками, довольной улыбкой на губах и задорными ямочками. Она вызывает непреодолимое желание её затискать и зацеловать. Потому не сдерживаюсь и, обняв, звонко чмокаю в левую и в правую холодную щёчку.
