Всё сложно. Как спасти отношения, если вы рассержены, обижены или в отчаянии - страница 8

В общем и целом Арчи часто «забывал» делать самые правильные и ответственные вещи. Его поведение можно было бы описать как пассивно-агрессивное или манипулятивное, но эти уничижительные термины неспособны справедливо объяснить то, что нами движет. У нас нет необходимости вести себя пассивно-агрессивно, если мы чувствуем достаточную силу, чтобы прямо выразить свой гнев или желание. Мы не прибегаем к манипуляции, если наш прошлый опыт диктует, что лучше говорить откровенно. Арчи не мог высказать или хотя бы признать свой страх потерять Роуз. Не мог он признать и связанные с этой вероятностью гнев и скорбь.

Будучи уже взрослой, я просила отца вспомнить то трудное время, делясь своими ощущениями напуганной 12-летней девочки и спрашивая, что тогда чувствовал он. Но каждый раз, когда я задавала этот вопрос, он заявлял, что у него нет ответа вообще. «Разве ты не переживал хотя бы чуть-чуть?» – делала я робкую попытку, напоминая ему о пессимистическом прогнозе врача, заявившего, что Роуз осталось что-то около года. Мама играла настолько важную роль в эмоциональной и бытовой жизни нашей семьи, что было трудно представить, как можно дальше жить без нее. «Нет, – отвечал отец, – я никогда не волновался. Я считал, что с ней все будет в порядке». В этом случае он оказался прав: мама, которой сейчас 92, пережила его.

Арчи избегал не только болезненных вопросов. Если говорить конкретнее, он не высказывал своих желаний и убеждений и не говорил ничего, что подчеркнуло бы различия между ним и другим человеком и потенциально нарушило гармонию. Я не помню, чтобы он хоть раз сказал: «Нет, Роуз, я не согласен» – и затем твердо придерживался указанной точки зрения. Напротив, он не говорил вообще ничего, не вдаваясь ни в какие тонкости, а затем тайком поступал так, как ему заблагорассудится. Когда я спрашивала его, что мешает ему высказывать свое мнение или говорить Роуз «нет», он отвечал: «Это не стоит того, чтобы ссориться».

Мой отец, который так мастерски владел словом, боялся его. «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь», – говорил он мне, когда я предлагала ему высказаться. «Но, папа, – протестовала я даже в детстве, – слова можно брать назад». Я никогда не понимала логику этой пословицы. Нет, конечно, мы не способны проглотить свои слова обратно, будто прокрутив назад кинопленку, но я знала, что их можно брать назад, потому что сама так делала постоянно. Сначала выпаливала, а потом извинялась, и конфликт исчерпывался.

Но отец так и не понял разницы между неконструктивной ссорой и отстаиванием своей твердой позиции. В отношениях со всеми главными людьми в своей жизни он занял обезличенную позицию, имея в виду, что он может поступиться личными желаниями, убеждениями, приоритетами и ценностями под давлением ситуации. Отец предпочитал отношения в ущерб собственному «я», и эта модель зародилась задолго до того, как он познакомился с Роуз и женился на ней.

Мои родители естественным образом дополняли друг друга. Старший ребенок в семье, моя мама была лидером среди братьев и сестер, тогда как мой отец в своей был ведомым. Даже в подростковом возрасте он так часто ходил по пятам за старшей сестрой, девочкой с сильным характером, что их нередко принимали за влюбленных. Уже с одной только этой точки зрения вполне объяснима та легкость, с которой Роуз взяла на себя роль лидера, а Арчи – подчиненного. Но порядок рождения – лишь один штрих в богатой палитре семейной жизни, который сам по себе не может объяснить крайней степени приспособляемости моего отца.