Она вовсе не собиралась экономить Петины деньги, но новых впечатлений ей сейчас не хотелось.
– Нет, – отказалась Соня. – Я не голодная. Давайте лучше здесь, во дворике посидим.
– Давайте, – согласился Петя.
Мамаша с ушастым ребенком уже ушла. Соня села на качели. Петя устроился напротив, на сиденье железных, с облупившейся краской каруселей. В Ялте такие старые карусели сохранились только в самых неприметных двориках. Соня думала, что в Москве таких и быть уже не может, а вот поди ж ты, есть.
– Вы обещали рассказать, зачем хотите уехать из Москвы, – напомнил Петя.
– Вообще-то я ничего вам не обещала, – в ответ напомнила Соня. – Но в принципе это не секрет. Просто я довольно быстро поняла, что мне нечего здесь делать.
– А что вы собирались здесь делать? – тут же спросил он.
И что она могла ему ответить? Что собиралась стать Верой Холодной и для этого нанялась в массовку «мыловарни»? Идиотизм собственного поведения был теперь для Сони очевиден. Но рассказывать о своем идиотизме едва знакомому человеку ей совсем не хотелось. Да и никому ей не хотелось об этом рассказывать.
– То же, что и все, – сердито сказала она. – Покорять Москву.
– Ну почему все? – пожал плечами Петя. – Среди моих знакомых нет ни одного человека, который собирался бы покорять Москву.
Его замечание было таким глупым, что Соня рассердилась еще больше. Как будто непонятно, что у них разные знакомые!
– Ладно. – Она встала так резко, что качели прянули назад. – Мне еще комнату комендантше сдавать.
– Так вы еще не выселились из общежития? – оживился Петя. – Мне кажется, вам не стоит торопиться.
– Мне так не кажется, – отрезала Соня. – А что вам кажется, не имеет никакого значения.
– Вы, конечно, правы, – поспешно согласился он. – Я только хотел сказать, что вы ведь не обязаны выселяться из общежития, правда? В том смысле, что если бы вы учились в этом сомнительном университете и вас бы, например, отчислили, тогда ситуация была бы критической. А вы, насколько я понял, живете здесь… – Он замешкался и быстро закончил: – По знакомству. Значит, можете выселиться или не выселиться по собственному усмотрению. Но тогда зачем торопиться?
– Логично, – хмыкнула Соня. – Только не про меня. Ну нечего мне в вашей Москве делать, понимаете? Правда, нечего.
– Вы не можете найти работу? – уточнил Петя. – Но в таком случае я мог бы…
– В Москве работу любой дурак найдет, – усмехнулась Соня. – Да я и в Ялте без работы не сидела.
– Вы из Ялты? – обрадовался он. – Я в детстве каждый год там бывал. Обычно в августе, когда виноград созревал. Меня возили глюкозу усваивать. А вы где там жили?
– На Садовой. Каменный дом двухэтажный, где каштан и магнолия во дворе. Вы, если в Ялте часто бывали, точно этот дом знаете. Старый такой, заметный. Только я не в прошедшем времени там жила. Я и теперь живу, – упрямо добавила она.
Петя пропустил последнее уточнение мимо ушей.
– Я понимаю, в Москве у вас что-то не получилось, – сказал он. – Не сложилось. И все-таки, мне кажется, это не повод, чтобы так поспешно отсюда бежать.
– Откуда вы знаете, что поспешно? – хмыкнула Соня. – Может, я уже полгода размышляю.
– Вряд ли. Для долгих размышлений у вас слишком импульсивный вид.
Он совершенно не вызывал у нее того острого интереса, который может вызвать у женщины не вообще человек, не абстрактная личность, а именно мужчина. Да прежде Соня и вовсе не знала, что такое абстрактный интерес к кому бы то ни было. А теперь, глядя на круглое лицо этого Пети – как там его фамилия, смешная такая? – она чувствовала вот именно интерес. Что-то проскальзывало то и дело в его словах необычное… Во всяком случае, невозможно было представить, чтобы он, наподобие Лоретты, стал рассуждать про обидную любовь или прочитал бы какое-нибудь дурацкое стихотворение.
