– Мы так редко бываем одни...
Она мило надула губки. Более изысканной женщины Берни видеть не доводилось – порой он просто застывал, глядя, как она красит свое лицо, сушит волосы или идет со своей папкой под мышкой. Она словно гипнотизировала – хотелось смотреть на нее до бесконечности.
После той памятной встречи мать чувствовала себя подавленной. Изабель обладала странным качеством: люди, хоть как-то соприкасавшиеся с ней, казались себе до смешного жалкими. Единственным исключением был сам Берни, чувствовавший себя с ней настоящим мужчиной. Их отношения строились скорее на страсти, чем на любви. Они могли заниматься любовью всюду – в ванне, под душем, на полу, на заднем сиденье его автомобиля. Однажды они было занялись тем же в кабине лифта, но вовремя опомнились, сообразив, что двери вот-вот должны открыться. Весной он вновь взял ее во Францию, затем они снова поехали в Истгемптон, но на сей раз круг их знакомых был куда шире. Во время одной из вечеринок, проходивших на пляже в Коге, вниманием Изабель завладел некий кинорежиссер. На следующий же день Берни потерял Изабель. После непродолжительных поисков он, однако, обнаружил ее: Изабель занималась любовью с режиссером из Голливуда, и происходило это на палубе стоявшей неподалеку от берега яхты. Берни прослезился и поспешил прочь, испытывая невероятное смятение. Изабель была для него не просто любовницей, он действительно любил ее...
– Понимаешь, Бернар, мне как-то не хочется провести остаток жизни в клетке... Я должна иметь возможность... летать...
Все это он уже слышал в другой жизни. Там были походные ботинки и дорожная сумка, здесь – платье от Пуччи, туфельки от Шанель и чемодан от Луи Вюиттона.
– Под клеткой ты имеешь в виду меня?
Он смотрел на нее холодно. Он не собирался прощать ей все на свете. Его угнетала та легкость, с которой Изабель отдалась другому мужчине; скорее всего, нечто подобное происходило и прежде, просто он ни о чем не догадывался.
– Мой хороший, какая ж ты клетка? Ты просто замечательный человек... Но понимаешь, когда люди живут вдвоем... и живут долго...
С тех пор как она переехала к нему, прошло едва ли восемь месяцев.
– Боюсь, что наши отношения я оценивал неправильно, – пробормотал Берни.
Она кивнула и улыбнулась своей обворожительной улыбкой.
– Совершенно верно, Бернар. – И тут же ножом в сердце: – Я хочу поехать в Калифорнию. – Она ничего не скрывала. – Дик хочет сделать на студии пару проб. Если бы мне удалось сняться у него, я была бы очень рада.
Она говорила с тем же акцентом, который некогда растопил его сердце.
– Все с тобой понятно. – Берни закурил, что бывало крайне редко. – Ты никогда об этом со мной не говорила.
Сказанное имело смысл. Такое личико грех не показывать в кино. Обложек журналов для нее мало.
– Зачем бы я говорила об этом с тобой?
– Ну да! Ты ведь что-то могла поиметь и от «Вольфа».
Эти слова звучали подло, и он тут же пожалел о том, что произнес их вслух. Сильнее всего его задевало, что она больше не нуждается в нем.
– Прости, Изабель... – Он стоял посреди комнаты, глядя на нее сквозь дымную завесу. – И все же я бы на твоем месте не спешил.
Просить ее о чем-то было бессмысленно. Для себя она уже все решила.
– На той неделе я еду в Лос-Анджелес.
Он кивнул и направился к окну, за которым виднелось море. С минуту помолчав, он вновь повернулся к Изабель и, горько усмехнувшись, сказал:
