Когда я узнала правду, было уже слишком поздно.
После того, как она умерла, я порвала со своими подружками. Отчасти из страха, что в итоге их жертвой могу стать и я. Но по большей части из-за того, что их жалость была для меня невыносима. Большинство людей чувствуют себя ужасно неловко рядом с кем-то, кто скорбит о потере. Они пялились на меня своими широко раскрытыми печальными глазами, и из-за их неловкости мне начинало казаться, будто это я должна их успокаивать.
Тогда я была не в силах с этим справиться. Вид скорбящих родителей угнетал меня. Мне требовалось быть сильной ради них. Рядом осталась только Прия, которая поддерживала меня, позволяла мне изливать свои чувства и не смотрела при этом на меня таким встревоженным и настороженным взглядом, как они.
Так что вместо того, чтобы ходить в гости к одноклассникам или кружиться в танце на школьных вечеринках, мы закрывались в моей комнате и устраивали киномарафоны или «джем-сейшены» – я работала над очередной композицией за клавиатурой синтезатора, надев огромные красные наушники, от которых вибрировал сам череп, а она, растянувшись на ковре с Варежкой, читала фэнтези или разучивала фокусы Дэвида Тëрстона из его шоу «Безумная магия» на «Нетфликсе». Прия, как образцовый интроверт, наслаждалась такой жизнью, но я иногда тосковала по возможности ощутить себя частью большой группы.
– Прости, – с напряжением в голосе произнесла Прия. – Я просто не хочу видеть, как тебе делают больно. – Она окинула взглядом Сашу и ее подружек, которые сгрудились вокруг стола, о чем-то оживленно перешептываясь. Они выглядели так, будто прямо сейчас готовы выйти на подиум – особенно по сравнению с девушками за соседним столиком. Там сидела Бекки Уоллес и наша прежняя компания. У них были слишком большие очки, свитера и неаккуратные французские косы.
Внезапно Саша хлопнула по столу, запрокинула голову и от души рассмеялась. Я и представить не могла, что когда-нибудь смогу настолько явно и громогласно демонстрировать уверенность в себе. Люди начали удивленно оглядываться, словно ожидая продолжения шутки. Если Саша Харрис сочла что-то смешным, к этому явно стоит прислушаться.
Пока речь не заходит о тебе.
У меня внутри все сжалось. Я могу позволить страху по-прежнему определять мое будущее, если я и дальше буду бояться таких девушек, как Саша. Или я могу подняться над всей этой чертовой мутью, из которой состоит жизнь в старшей школе, и сделать то, что нужно, чтобы начать учиться музыке и в будущем создавать невероятные саундтреки для кино и телевидения.
Я должна это сделать. Просто обязана.
Кроме того, каков худший сценарий? Она может отказать. Или посмеяться надо мной. Поиздеваться надо мной. Превратить меня в посмешище, так что я сама захочу…
– Уф. – Кто-то, пробираясь позади меня, задел мою руку, заставив отвлечься от этих мыслей.
– Извини! – бросил через плечо Зейн Картер, направляясь к столу Саши.
Пока я потирала руку, Прия пристально разглядывала его.
– Боже. Он до тебя дотронулся.
– Это еще слабо сказано.
Прия уже много лет сохла по Зейну. Он был вылитой копией ее любимого фокусника, Дэвида Тëрстона. Учитывая его сверкающие зеленые глаза, лохматые каштановые волосы, четко очерченные скулы и неизменную ухмылку, сложно было ее в чем-то обвинить.
Ну, мне самой эта ухмылка не слишком нравилась.
Она немела, широко распахнув глаза, всякий раз, когда он появлялся в поле ее зрения, и от нее невозможно было добиться чего-нибудь осмысленного. Мне показалось, что за зимние каникулы она наконец забыла о нем (лично я забыла), но пару дней назад, отправившись с мамой в магазин за продуктами, она заметила, как он изучает этикетку на протеиновом коктейле в седьмом отделе. Я запомнила, что это был седьмой отдел, потому что Прия рассказала мне об этом семнадцать раз.
