Дальше автор писал, что он понял, «когда можно изменить направление времени на обратное, так, чтобы сжатие перешло в расширение, то предположение Пенроуза будет также верно». Вот оно как!
Я попытался прочитать это еще раз и отложил книжку опять. Автор понял. Я – нет. На часах был третий час ночи.
Как все эти ребята могут так легко рассуждать о таких вещах? Бесконечность, нулевой объем, обратный ход времени, эта самая сингулярность – ведь это не укладывается в сознание человека. Или они знают что-то «такое»? Может просто привыкли жонглировать словами и пользуются ими, не пытаясь постичь, что они значат?
Поймал себя на том, что пытаюсь представить себе бесконечность. Вообразить ее. Поначалу это было просто. Ну, бесконечность. Что тут непонятного? Но стоило позволить воображению идти все дальше и дальше, как внутри начинал расти какой-то холодок, парализующий и ужасный. А ведь я испытал его совсем недавно – когда услышал того мальчика в парке.
К счастью ли, нет ли – но мне не удалось уйти мыслями в неведомые глубины. Мозг работал вяло. Скорее он спал, а остальные ресурсы организма еще держались. Вместо того, чтобы воображать черную бесконечность, я представлял приятную, нежную, дарующую отдых темноту. Сон наваливался на меня с неодолимой силой.
«Кстати, что же это такое – "сингулярность"?», – выдало мне сознание напоследок, и я погрузился в сон.
Сон состоял из голосов. Из нарастающего гула, как перед спектаклем. Пока зрители рассаживаются по местам, шелестят программками и принимают удобное положение на длительное время, этот шум нарастает. Потом, как по команде зал замирает. И выходит артист…
Здесь артистов не было. Я сидел в центре огромной сцены, готовый начать действие, в руках у меня был деревянный молоточек аукциониста и медная буддийская тарелка, испещренная надписями и знаками. Я точно знал, в какой момент надо ударить в нее, чтобы зал замер. И ждал.
Слева и справа стояло по большому прозрачному креслу-полуяйцу какого-то немыслимого дизайнера. Между креслами стоял небольшой, как для игры в шахматы, стол. В каждом из кресел, друг напротив друга, сидели два человека. Один, худой и высокий, опутанный проводами, держал одну руку на черной книге, судя по полосе, именно ее я и читал. Было похоже, что он нервничает перед своим оппонентом. Второй сидел спокойно, ничто не выдавало его волнения, он смотрел на первого, слегка улыбаясь, и было видно, что именно он здесь главный. Одет он был на какой-то восточный манер – в широкие штаны и легкую свободную накидку. Голова была обернута, как у индийцев, в тонкую ткань, но в два оборота, не более. Из-под ткани были видны волнистые длинные волосы. На лице прекрасно подстриженная аккуратная борода, черная, как смола. Первый же был в строгой английской тройке, только без галстука, что не мешало торжественности и его явному нетерпению. Я точно знал, что это Хокинг. Личность второго оставалась загадкой. Мысленно я дал ему прозвище «Знаток». Они внимательно смотрели только друг другу в глаза. Изучали. Я знал, что сейчас начнутся дебаты, от которых зависит судьба каждого из них и, что самое неожиданное, моя тоже.
Зал достиг максимального звука, который уже был физически неприятен, и я ударил по тарелке. Хрустальный мелодичный звон, как казалось, выбросил все остальные звуки из помещения. Зал замолчал в ожидании действия. Людей не было видно, только общая серо-коричневая масса с редкими яркими пятнами. Лица отсутствовали. Стояла звонкая тишина.
