Всё зелёное - страница 51

— За какими Сникерсами? — бабушка нахмурилась.

Дятел растерянно огляделся.

— Твоя тумбочка в моей комнате, — настороженно подсказала бабушка, и мы с ней вслед за ним отправились в её комнату.

Тумбочки стояли вряд под окном.

Дятел с горделивым видом выдвинул ящик своей и продемонстрировал нам три недоеденных Сникерса.

— Вот. Стратегические запасы на чёрный день.

— Ну всё, — сказал я. — Теперь тараканы переселятся в эту комнату.

Бабушка всплеснула руками и, невзирая на слёзные мольбы Дятла, отнесла шоколадки на кухню и выбросила в мусорное ведро. После чего сразу завела дежурную нотацию.

— Ну, что же это за наказание такое! Стараешься для вас, стараешься и никакой благодарности. Дай вам волю, вы и в свинарнике будете жить.

— Между прочим, — попытался сопротивляться Дятел, — свиньи — самые чистоплотные животные. Они валяются в грязи, чтобы охладиться в жару и защититься от насекомых. А ещё они никогда не какают, где едят. Ты знала?

— Ваня! — бабушка угрожающе наставила на него палец. — Предупреждаю. Ещё одно слово, и ты меня доведёшь. Скажи, Никита, как вы провели время?

— Хорошо провели. Работали.

— Отрадно слышать, что работать вам понравилось. Ещё Цицерон говорил, что тела юношей закаляются трудом. Так что с этого дня закаляться вы начнёте вот в этих стенах. Поработали на «дядю» и хватит. Бегом переодеваться. Готовьтесь обои клеить.

— Теперь будем работать на «бабушку», — хихикнул Дятел.

После лагеря он определённо осмелел. Но с бабушкой такое не прокатывало. Она тут же отвесила ему лёгкий подзатыльник, от которого его кудряшки весело подпрыгнули, и мы послушно отправились в ванную.

Горячей воды не оказалось. Пришлось мыться под ледяной, но мне это даже пошло на пользу — взбодрился и посвежел. Зато Дятел верещал, как поросёнок, и бабушка всё же вломилась к нему с подогретым тазиком и ковшиком.

Все эти недели, пока мы были в лагере, я частенько мечтал о возвращении в нормальные бытовые условия. Так, чтобы и вода из-под крана текла, а не ведром из бочки, и чтобы на завтрак горячие ароматные бутерброды, а не заветренная колбаса, и своя мягкая, приятно пахнущая чистым бельём кровать, и пара часов покоя за ноутом, а не отбой и подъём по команде Трифонова.

Но не тут-то было.

Папа с Аллочкой нам тоже не обрадовались. Аллочка выглядела заплаканной и обиженной, папа взмокший от пота, красный и злой. Как только они вошли, сразу погнал нас носить из машины рулоны, клей и валики. Аллочка с бабушкой напряжённо не разговаривали, папа переругивался с обеими, и мы, перетаскав всё по-тихому и стараясь не привлекать внимание, засели в ремонтируемой комнате в ожидании новых указаний.

С дороги доносился гул машин, наверху тявкала соседская собака, по ту сторону стены шумел холодильник. Мы снова были дома.

Я устроился на полу, где у меня раньше стояла кровать. Дятел уселся на подоконнике, упёрся лбом в стекло и, глядя на улицу, трагичным голосом произнес:

— Ты был прав, когда не хотел брать меня с собой. Всё-всё самое плохое, что случилось за это время, сделал я. Глупо, наверное, просить прощения. Если что-то сломано и уже не исправишь, никакое прощение не поможет. Вчера я решил, что просто уйду и домой больше не вернусь. Пусть со мной что-то случится, пусть я погибну в пути. От голода или бандитов — не важно, в любом случае, это будет справедливо и заслужено. Наказание, которого я стою. Но потом вспомнил про маму. Как она убивалась, когда погиб папа, и получалось, что если я уйду, то сделаю плохо ещё и ей, и бабушке, и папе. Снова сделаю плохо. Но, к счастью, всё обошлось. Это удивительно и немного даже волшебно.