Читать онлайн Данир Дая - Всегда твой, но сегодня чуть меньше

Я помню этот сон. Не все детали, конечно, но, к удивлению, знаю всё до мелочи. Помню, чего не знаю. Как же это описать, не запутавшись? Когда ты находишься во сне, то любая фантасмагория будет в порядке вещей, а сейчас всё чересчур нормально и пугающе обычно. Мир вокруг чувствовался щекоткой по рукам, но настойчивое чувство подвоха не покидало голову: окружение всего лишь казалось, а не было знакомым, хоть отчётливо всплывали моменты из прошлого. И вроде мотивов для сомнений о реальности происходящего не было, всё шло по-обычному: солнце сократило смену на три минуты, потухая всё раньше и раньше с каждым днём; горизонт выплёвывал лучи, чьи проблески очерчивали обширную степь, обведённую кругом, блокируемый густым лесом с одной стороны и пеньками крыш деревенских домов с другой, а ночь намечалась быть плаксивой – понятно было по потоку серых кусков грозовых облаков, что сгущались от ревущего в ушах ветра, играющего с самим собой в перегонки, и птицы кружили в странном неритмичном танце опасно низко. Было скорее душно, чем жарко, хоть всё и разбавлялось хлёстким ветром.

Посередине затоптанного скотом поля мятые травинки спускались к выбоине с озером, которому давно суждено превратиться в болото. «Наплаканное» – прозвали его местные жители, а я сидел возле него на берегу, где на засохшей и потрескавшейся грязи, как на «Аллее славы», виднелись следы копыт. Изредка моргал, смотря в пустоту, пока мозг переваривал сонную мешанину в голове. Бычок, что я держал во рту, давно дотлел, весь пепел в прощальном танце удалялся. Оранжевый отблеск от озера плеснул в глаза, оставив на несколько минут с чёрными точками, или вернее сказать, с натуральной фотоплёнкой на сетчатке, проецируя под веками недавний всплеск с очертанием увиденного, что не протрёшь, а иногда этот эффект тянул за собой и мигрень. Но в этом отрезвляющем моменте был и плюс: осмотревшись, чтобы ответить на вопрос, где я нахожусь, краем глаза приметил шалаш на пригорке. Эдакое зданьице, что собрали из чего пришлось: доски, большинство из которых напрочь прогнившие, с облупившейся краской; косая дверь, что не закрывалась до конца, и обрубки утепления из прохудившихся матрасов.

А после и вовсе огляделся по периметру. Помню эти просторы со своего детства, отрочества, мельком с юности: каждое лето родители спихивали меня с шумного и бурлящего города в размеренно тихое захолустье к бабушке с дедушкой. Это поле, которое никак до конца не пройти; озеро, что с каждым годом сбавляло накопленную воду, но возвращало её с приходом весны, когда двухметровая утрамбованная насыпь снега растекалась по улицам и полям вблизи деревни, что старела вместе с местными. Как бы это ни было обидно, но новая кровь не оставалась здесь дольше своего совершеннолетия, а лишь, поддаваясь ностальгии и забытому спокойствию детства, возвращалась наплевательски редко. Помню, как приходилось выходить в огород и срывать пару корней петрушки для обеда, который варит бабушка, или как она вечером приносит с сарая парное молоко, которое черпаешь железным стаканом с ведра. Ну и, конечно же, первая сигарета, первая стопка, первый поцелуй, первая любовь. Именно любовь приводит меня сюда? Её ли зов постоянно тянет к забытому, казалось, навсегда, но подсознательно всплывающему и звенящему в груди? Вопросов была уйма, только ответов никто не давал. Ни ветер, ни птицы, ни поджатые травинки – только будка что-то скрипела, точно пытаясь мне о чём-то рассказать.

Шаткое строение не вызывало подозрений – только любопытство и трепет чего-то отдалённо знакомого и одновременно чуждого. Таких шалашей по периметру было множество, и все построены местными для местных, что делили по расписанию пастушье дело ради справедливости, ведь головы скота держали все, а специализированный человек, если и был, то явно остался в летописях. Инициативой выстроились перевалочные пункты по огромному полю для отдыха и для того, чтобы лишний раз не схватить солнечный удар. Именно эта будка не всплывала в памяти, казалась неестественной здесь, чуждой, но сильно врезалась в голову, в воспоминания, пытаясь привлечь внимание. Неторопливо я поднял своё грузное, обмякшее тело, непривычно отдающее болючим импульсом в каждом шаге, и потянул его в сторону шалаша, как будто против своей же воли.

Всё же изначально стоило отметить, что я не впервые возвращаюсь сюда: происходит это как минимум раз в год, а в худшие времена может доходить до нескольких раз в месяц. Всегда оказываюсь возле озера и искренне удивляюсь новому строению, которого не было в моей памяти, как в первый раз. Это будто какая-то программа или сценарий с заранее прописанными местом, действиями и эмоциями, которые я непроизвольно выдаю, не осознавая до конца свои действия. Чем ближе я был к шалашу, тем отчетливее выдавался скулёж досок, а внутри него что-то насвистывало, подзывая меня, как делали это сирены, завлекая мореплавателей сладкозвучным пением. Но по пути я то и дело отвлекался на окружение: поле было в разрезах автомобильных колей, каллиграфично выписывающих линии. Отец в свободное время привозил нас на поле, садил меня на колени, чтобы я дотягивался до руля, и мы носились по относительно ровной земле, в две головы управляя машиной. Или зачастую огромной компанией разжигали костёр и готовили шашлыки.

Майский жук врезался в плечо, оранжевый свет в последний на сегодня раз выскочил из плена, а я наконец дошёл до двери: та пропищала нехотя, подгоняясь ветром, поэтому открылись внутренности, где пыль вальсировала под пробойным светом в помещении, где вмещался стол с разного сорта утварью, небольшая лампа и ящик. За столом сидела… Кто же она была? Я пытался выкопать из памяти её вид, но никак не получалось собрать воедино образ увиденной в прошлом девушки с овальной формой лица, с распущенными, почти что бесцветными волосами, что стекали по плечам, а под убывающим светом по-ангельски сверкали «петушки»; губы, которые она явно сгрызала, после чего приходилось мазать их гигиеничной помадой, выпученные светлые глаза, что смотрели совсем не на тебя, а глубже, внутрь, и мешковатая одежда, забранная у отца на «поносить». Сотни лиц, прошедшие сквозь мою не очень богатую на людей жизнь, никак не напоминали её. Скорее, она напоминала одновременно всех: ту, которой ты уступил место в маршрутке, но так и не осмелился сказать больше, чем «пожалуйста»; которая невзначай бросила свой взгляд на тебя в отделе бакалеи, или всё же ту, с которой провёл первое неловкое свидание, но после она тебе так и не ответила. А, возможно, девушка, с которой было всё очень близко, но вы так и не сошлись характерами?

Та, что сидела за столом, наблюдая за пределы пыльной комнатушки через окно, напоминала их всех разом. Почти куклой, только вздымая плечи от дыхания, девушка упирала голову ладонью, чтобы в перегрузе бессонницы голова не треснула об стол, хоть и держать её от тяжести уже практически невозможно. Я пытался проскочить ближе к девушке, чтобы мне ничего не мешало разглядеть таинственный вид, но вышли громогласные, трещащие шаги от ноющих под ногами досок с поддонов. Может, она испугалась, не ожидая гостей, но не подала виду, повернувшись через пару секунд и, как только увидев меня, улыбнулась по-матерински тепло, морща нос и крепко моргая. На уголках глаз проступили сонные слёзы, а улыбка быстро сменилась зевком, скрывающимся под аккуратной, очаровательной женской ладонью. Я сделал пару шагов к ней, но зашатался.

– Тоже клонит в сон? – с улыбкой уточнила девушка.

Я, уставши, плюхнул своё тело напротив неё, откровенно пялясь, будто никогда в жизни не видел себе подобных людей. Её это не смущало, а скорее веселило.

– У меня что-то на носу? – закрывая половину лица, спросила девушка.

– Нет, всё в порядке, – совсем без стеснения, будто говоря со старой знакомой, произнёс я.

Это сбило меня с толку. Я опешил от своего поведения, мотнув головой и отведя голову в сторону. За окном становились сумерки. Сдавливая смешок, она толкнула меня, и я снова бесстыдно таращился на неё.

– Ты опоздал, – сказала она нарочито тихо, но без обиды.

– А мне кажется, – я произнёс с иронией, – я вовремя. Как раз подходит дата.

Выходящее из рта без моего контроля не могло не насторожить, но я не сдерживал слова – они сами вырывались из-под зубов.

– Я сижу здесь уже часа два, видишь?

Девушка указывала на полное блюдце, что считалось пепельницей, и трясла пустую пачку тонких сигарет.

– Извини, Соф, – с полной уверенностью, что её зовут именно так, я произнёс. – Мог прийти раньше, но меня держит именно до сегодняшних дат. Причём так каждый год.

Девушка устало выдохнула. Так ли её зовут? Раз уж не было никаких возражений и даже мимолётного косого взгляда, значит, я как-то угадал, пользуясь интуицией.

– Точно, – пробормотал я зачем-то вслух с нескрываемой твёрдостью в голосе, что немного пронесло в мою поясницу озноб от удовлетворения своей правотой.

София по непонятным мне причинам елозила: достала свой телефон, чтобы посмотреть время на часах, но «паутинный» экран не отвечал ей, а мои наручные сбивали с толку палочками, поэтому выяснять, который сейчас час, приходилось по старинке. Под бурлящими попытками осознать окружение я не заметил нависшей тишины: ветер выдохся, а шалаш, соответственно, перестало штормить. Потеряв контроль над своим телом, я нелепо сидел с приоткрытой челюстью. Надо было чем-то занять рот, если уж диалог не клеился. Закурив, я тактично предложил сигарету даме, на что она поиграла пальцами.

– Твоё сено курить? – непринуждённо усмехнулась София.

Издевательски оттолкнув руку с пачкой, София подхватила лишь зажигалку, чтобы появился хоть какой-то свет, даже если он от тусклой, почти сгоревшей свечи. После, не теряя времени, она резко, с вихрем, встала со стула, примкнув к окну, выслеживая чернеющее небо. Я смотрел на заплаканную свечу, а обернувшись, увидел кусок разбитого зеркала с моим отражением. Точнее, моим подростком: в нём нет неизбежной и привычной щетины, синих мешков от недосыпа. Сквозь года оставался бардак, напоминающий скорее гнездо на голове, а не причёску. Я разглядывал себя, пока ослепительный свет с поля не заставил зажмурить глаза. Интуитивно я двинулся в сторону Софии, пытаясь понять, что происходит за пределами стен и кто направил огромную настольную лампу на нашу землю. Она резко подхватила меня за плечи, чтобы я не свалился от штопоров гвоздей на полу, и в непривычной, насколько для меня выстроился её спокойный образ, возбужденной манере пыталась объяснить что-то. Возбуждённо, но не испуганно – это было ясно по её волнистым движениям. Лицо я не мог разглядеть, как и расслышать полностью, что София пыталась донести.

– Так ты пойдёшь за мной? – ласковый голос проникал в уши, но глушился не щадящим писком.

– Я ведь уже здесь, – не понимал я сути вопроса.

– Ты обещал мне, что защитишь меня, – произнесла София с разочарованием, – и что пошло не так?

Ветер внедрился под кожу, свет ярче ударял по глазам, руки Софии скользили по моей рубашке от плеч к спине попыткой в последний – и наверняка не в первый – раз стиснуть два тела воедино. Всё резко потухло с гудящим безмолвием, хотя чувство полного исчезновения не ощущалось: мысли так и проносились, вот только дыхание замедлилось. Всё потухло. И засветилось.