– Ну это ты так помнишь. Я помню счастливое детство, например. Мне вот уже который год снится деревня.
Мама лишь кивнула, забрала грязную посуду и потащила к раковине.
– И вот, – продолжал я, – и этот сон всегда одинаковый. Не сумбурный, конечно, но такой неестественный.
– В деревне всегда чертовщина была.
– В этом сне не чертовщина, а, скорее, моменты, которых не было никогда. Понимаешь? Какой-то шалаш, девушка. Девушка, которую я как будто знаю, но не совсем.
– Девушка, говоришь? Может, тебе по другой причине девушка снится?
– Ты не слушаешь.
Я резко замолчал, как и мир вокруг – только струя воды шипела. Я концентрировался на том сне, пытаясь вспомнить детали, передать это матери. Может, она знает ответ.
– Сегодня она заговорила со мной.
– Ну хоть так невестку найдёшь, – мама злорадно посмеялась.
– Звала за собой, по крайней мере, – не задумываясь, сказал ей.
Посуда затрещала в шкафчике, она отвернулась к полотенцу вытереть руки и подошла ко мне.
– Не знаю, сынок. Не могу помочь.
Торопливо переваливаясь, мать обувалась, а я держал её куртку, всё прокручивая тот сон.
– Выбрось из головы, – посоветовала мама. – Сон как сон. Хочешь, съездим туда?
– Да что там делать?
– Деда навестим, давно не ездили к нему на могилку. Может, и Димка приедет.
Мама надела куртку с моих рук, а после повернулась ко мне.
– Если что, приходи к нам на новый, а.
– Да, хорошо, – успокаивая мать, я наклонялся к двери.
Поцеловав воздух возле моих щёк, она поспешила удалиться за дверь. Я провожал её взглядом. Мама остановилась посередине коридора, повернувшись ко мне боком.
– Ты только не иди за ней. За девушкой этой. На всякий случай.
Не дожидаясь моего ответа, она скрылась за угол. Лифт пропищал, двери заскрежетали и закрылись. Я снова остался один. Плотный ужин вытягивал веки вниз, а в голове давно коптился сон. Я невероятно устал за сегодня и, по пути снимая одежду, нырнул в постель, вырубившись почти сразу.
***
Разогретый воздух обжигал ноздри, а лоб покрывался крапинками пота, пыль на которых застывала мазками. Солнце казалось с каждой секундой приближается к нам, вот-вот перекусив целой планетой. Влажная грудь Софии вздымалась реже, изнурённо вдыхая затхлый воздух помещения. Я вторил Софии, синхронизируя наше дыхание.
Сон отходил от привычной линии, если я мог вешать на него данный ярлык. Он становился осязаемым, текстурным и обильным, словно жизнь, а не внутренний процесс мозговой деятельности. Сон выходил за рамки моих логических цепочек, был паразитом, который копошится в голове, отдельной личностью, что хотел, жаждал мне передать какое-то послание, но из инструментов имел только воспоминания, нелепо жонглируя ими, роняя и перемешивая между собой. И то, вероятно, что они были ложными. София смотрела на меня, поджав сморщенные от сухости губы, а я, в истощении от мыслей, закурил сигарету. Меня схватывала судорога в животе: я воспринимал её как близкую подругу, но не знал её до конца, не помнил. Что-то блокировало память о ней, но я чувствовал дрожью внутри: она всегда была рядом.
– Куришь в помещении, которое не проветривается, – иронизировала девушка, не скрывая самодовольной ухмылки. – Чистого рода самоубийство
Действительно: привычного ветра не было, а утепление шалаша ухудшало обстановку знойной погоды. Я пытался не подавать вида смущения, чтобы не дать ей повод укрепится в своей правоте, но всё же подошёл к окошку и дымил уже в него. Трава за окном заметно желтела и казалось вот-вот загорится.
