Потом женщина резко отошла и, развернувшись, словно стряхнула с себя грусть, потому что уже через мгновение звучал ее командный голосом:
— Мы берем. Подберите под него необходимое белье. — Затем она приподняла подол платья и задумчиво обратилась ко мне: — Удобные?
— Да вроде… — неуверенно ответила ей. — Если честно, я еще ничего не успела понять.
— Раз «вроде», тогда туфли не берем. Они хоть и брендовые, но я их обувь терпеть не могу, жутко неудобная. — Последнее тетушка практически шептала. — А тебе целый день, вечер и ночь в них ходить, еще и с непривычки. Так, все, не стой, иди переодевайся.
Марина хлопнула в ладоши, по всей видимости, от переизбытка эмоций и пошла на кассу.
А я, стоя в кабинке примерочной, еще долго разглядывала себя в зеркале, представляя, как смотрелась бы рядом с Максимом. Мужчина в моих фантазиях был в черном деловом костюме.
Я в белом, он в черном…
В итоге сама не заметила, как платье в моем воображении стало белее и пышнее. В руках Максима оказался свадебный букет, а к его пиджаку приколота бутоньерка.
— Вот же дура, — зашипела я себе под нос и обессиленно стукнула ладошкой по отражению в зеркале.
Клиническая идиотка. Факт.
— А сейчас куда? — спросила я тетю уже в машине, когда поняла, что едим мы они в противоположную от дома сторону.
— Сейчас в ГУМ, я за классику и удобство. Так что в «Маноло Бланик». Демократичные цены и совершенно невесомые ощущения на ноге.
Тетина фраза звучала, как самая настоящая реклама, за которую бренд должен ей еще был и приплачивать.
Уже в магазине, выбрав себе босоножки вместо туфель, я убедилась в удобстве этой обуви. Но вот с демократичностью цен я бы поспорила: у кого-то месячная зарплата и та ниже, но для тети это были, само собой, мелкие расходы. Слава богу, что я не стала узнавать ценник на платье, уверена, узнай я его, точно бы ходила в нем запинаясь.
Я никогда не относила себя к числу золотой молодежи, хотя по праву могла бы. Мои одноклассники были детьми непростых людей, с большинством из них я поддерживала приятельские отношения, не более, потому что не считала себя одной из них. На протяжении последних десяти лет я почти везде ощущала себя чужой, даже в гостеприимном доме Вольских. Марина Олеговна оберегала и любила меня, я это чувствовала, но, несмотря на это, не могла избавиться от странного чувства неправильности. Ощущения, что я самозванка.
Наверное, поэтому я всегда себя отделяла от знакомых ровесников. Не интересовалась брендами и лимитами выданных мне тетей карт. Чаще предпочитала брать наличку на карманные расходы и умудрялась копить, не отказывая себе ни в чем. Мне и нужно-то было совсем немного и копить-то не на что, но эта странная привычка появилась еще в шестом классе, через два года после смерти родителей. Я начала откладывать любую лишнюю копейку в красивую красную резную шкатулку и сейчас имела приличную «подушку безопасности». Хотя для тети, пожалуй, и эта сумма показалась бы пустяком.
Но ничего, скоро мне исполнится восемнадцать и помимо компании я смогу беспрепятственно распоряжаться еще и двумя квартиры: Ветрова Артема и моего биологического отца — Николая Калюжина.
Я не видела этого человека ни разу в жизни, знала лишь, что он ушел из жизни спустя полгода после гибели родителей. Мой биологический отец повесился в той самой квартире. От упоминания только которой у меня мурашки по коже бежали. Я никогда не понимала, почему дядя Женя не продал эту небольшую квартирку в спальном районе, а наоборот, отремонтировал и закрыл в ожидании моего совершеннолетия. Мол, сама вырастешь и решишь, что с ней делать. Ди вряд ли такой человек как он мог спасовать перед проволочками с опекой.
