– Я бы хотела чего-то такого же, – говорит Анна. – Раньше скрипка казалась мне моим предназначением, а теперь… – вздыхает она. – У тебя никогда не бывает чувства, что ты проживаешь не свою жизнь?
Что-то вспыхивает у меня внутри, в крови пробегает электрический разряд. Может быть, мы с ней – зеркальные отражения друг друга. Может быть, это судьба, чудесное совпадение, что мы оказались здесь и сейчас, хотя я пока не понимаю, что все это значит. Интересно, бывают ли дэт-метал-группы со скрипачками?
– А может, ты и должна это делать. Играть на скрипке в рок-группе или еще где-нибудь. Проложить свой путь.
– Играть в рок-группе? – переспрашивает она удивленно. – С трудом представляю себе будущее, в котором я буду играть в рок-группе.
– Ладно-ладно, – смеюсь я. – Наверное, я забегаю вперед.
Пламя внутри немного утихает, но не гаснет. Это должно что-то значить, что мы оба музыканты, оба ищем новые способы самовыражения в искусстве. После того что случилось с Джулианом, я не верю в Бога, это просто больше невозможно, но я действительно считаю, что должна быть какая-то великая сила, управляющая бытием, – и разве не эта сила свела нас вместе? Мне очень хочется сплестись с Анной пальцами, снова почувствовать прохладную кожу ее ладони. Чтобы не сделать чего-нибудь неловкого, подсовываю руку под бедро.
– На что похожа твоя музыка? – спрашивает она.
– Это, ну, «варварский визг над крышами мира»[21], – отвечаю я. Ни с того ни с сего мне становится неловко за то, какую музыку я создаю, а затем абсолютная ущербность этого факта наполняет меня разочарованием в самом себе. – Это музыка не для всех. Но, может быть, это как раз твое. Приходи на наш концерт в эти выходные – и сама узнаешь.
– Хм… – сомневается она. – Хочу увидеть превью.
– Здесь?
Она смотрит мне в глаза и улыбается, и я снова чувствую электрический разряд под кожей.
– Величие затмевает контекст, – говорит она.
Не могу с этим поспорить. Закрываю глаза, набираю полную грудь воздуха и выдаю последние несколько тактов Dusk All Day[22]. Я представляю, как радиобашня посылает мой голос все выше и выше, за орбиту Земли, прямо к звездам.
– Разрушенье остановить нельзя, друзья мои, – пою я, и, когда открываю глаза, она смотрит на меня, часто моргая, явно слегка ошарашенная, а у меня кружится голова, как после аттракциона, когда сразу не можешь осознать, где ты и кто ты.
– Брависсимо! – восклицает она со смехом, искренним звонким смехом, но по тому, как смотрит на меня, я понимаю, что смеется она не надо мной. – Это было потрясающе. Лучшее выступление, которое когда-либо видела эта парковка.
На долю секунды мне мерещится, что я чувствую, как частицы наших тел, вибрируя, сталкиваются друг с другом.
– Нам пора идти, – говорит Анна.
– Думаю, да, – отвечаю я, но все во мне сопротивляется тому, чтобы вот так уйти отсюда, из этого «здесь и сейчас», навсегда покинуть этот странно приятный момент.
Начался «золотой час», как называют это время фотографы, когда все выглядит лучше, чем есть. И все же я встаю и иду за ней обратно к машине, глядя, как она отряхивает сухую траву с подола юбки, и пытаюсь запечатлеть в памяти красоту этого жеста.
На обратном пути нам снова неловко друг с другом. Она спрашивает о подробностях концерта, я рассказываю. Кручу ручку магнитолы, переключаясь между радиостанциями, но только для того, чтобы чем-то занять руки.
