На заднем фоне моего негодования неугомонный Барсик тявкал почти каждую минуту. Он рычал на всех, кто проходил мимо дома, на всех, кто нечаянно вскрикивал в соседнем дворе. Он даже не мог простить курице то, что та из-за своей неповоротливости запнулась об его миску и стукнулась клювом о полено. Его визг распространялся на всю округу. Четвероногий явно привлекал к себе внимание, чтобы к нему хоть кто-то вышел пообщаться.
– Привет! Это я, Маша!
– Приехала что ли? А я тебе весь вечер домой звоню! А ты здесь уже….
– Ну, да.
– Я тогда через полчасика приду, ладно?
– Давай! До встречи!
– Ну, пока.
Виталька приходился мне троюродным дядей. Конечно, ему это нравилось, но мне было бы проще, если бы он называл меня сестрой, а не племянницей. Он был невысокого роста, но широкий в плечах. Упорные занятия спортом сделали его очень сильным, школьные соревнования – известным в районе спортсменом, а романтическое мировоззрение – любимцем девчонок.
На улице быстро темнело. В сумерках жутко стрекотали взбесившиеся кузнечики. Их громкие звуки вываливались беспардонным ансамблем во все форточки. Освещавшие дорогу за окном фонари жужжаще подмигивали.
Барсик взвыл через час после моего звонка Витальке – точностью мой дядька не отличался. Я уже сидела за столом и уплетала жаркое. Когда Виталька присоединился к моему нехитрому занятию, на часах уже было около десяти.
– Бабка, налей Витальке самогонки!
– Ты, старый, молодёжь не спаивай….
– Да не надо мне самогонки! – с явным сожалением произносил Виталька.
– Какой вкусный хлеб печёт бабушка!
Мама перевела разговор в другое русло. И все сидящие за столом принялись обсуждать нелёгкую деревенскую жизнь, в которой многое приходится делать своими руками.
– Гляди, что у меня есть!
Я заглянула под стол и увидела в руках у Витальки здоровущий нож.
– Это зачем он тебе?
– Да как без него-то?
Виталька хищно оскалился, доел картошку, и печально посмотрев, как дед, крякая, пьёт самогонку, сказал:
– Спасибо, тётя Света, мы с Машкой пойдём уже, погуляем немного. Во сколько мне её обратно привести?
Мама начала настаивать на половине двенадцатого, старики отпускали до двенадцати, а Виталька улыбался и не знал, кого слушать.
– Пока! – прощание вырвалось почти на бегу и я, не успев в полной мере ощутить, как похолодало на улице, уже думала о том, как начать свою болтовню, чтобы не перебить Витальку, начавшего рассказ о своей девушке.
Угольное небо на фоне реденького вблизи дома леса низко наклонялось и затемняло горизонт. На берёзах сидели жирные бородавки, трава была противно мокрой от ночной росы, вся дорога была смачно, то есть от души, заминирована коровами.
– Хочешь, я тебе что-то покажу?
– Давай!
Виталька повёл меня в сторону леса и начал шутить, что утащит в глушь и там, сообразите сами, что он со мной сделает. Я, держа его за руку, спотыкалась о кочки, но шла, даже не пикнув от том, что неохота мне так напрягаться из-за какого-то деревенского чуда.
– Вот оно!
Виталька отвернул кору на лохматой берёзе и там, на коричневой древесине было вырезано, видимо тем ножом, которым он так хвастался, два имени – его и его девушки.
– Ты её так любишь, что даже дерева не жалко?
Меня брала досада на то, что у него всё так просто – сентиментально и непоколебимо. «Любит, когда всё как в дешёвом романе», – пронеслось у меня в голове.
– Да брось ты! Подумаешь дерево! Их тут до фига, а вот такой, как она больше нет!
