Вскормить Скрума - страница 19

«Уступаю свою долю вам, – великодушно перекинул очередь молодой человек, – Выпейте на здоровье, товарищ прапорщик. Денек и у вас, видно, был хлопотный».

Не любил Витя водку. Ни вкуса ее, ни сомнительного расслабления, ни самой идеи существования не воспринимал и сторонился. Но иногда пил. Особенно, если того требовали обстоятельства. Все-таки в армию служить шел, понимать надо.

«Так, сынок не годится. Так не правильно. Теперь твой черед. Или ты мне не веришь? Или ты со мною не можешь?» – сощурил подозрительный глазок прапорщик.

«Почему не могу. Могу. Запросто, – Витя почувствовал какую-то проверку, – Только мне после в столовую идти, на ужин. Там говорят, командир должен быть. Не хорошо получится. В первый день. Как я перед ним покажусь?»

«А ты не ходи. Идти туда вовсе не обязательно. Командира нет, если тебя Букин принимал, и сегодня уже не будет. Он к себе уехал. Понял? Там на ночь остался. В логове своем. До утра не покажется. Так что пей, не бойся. У меня и закусочка есть, если ты голодный… – достал он из темного уголочка батончик сырокопченой колбаски и большую краюшку черного хлеба, – Скажешь, проспал ужин, если кто спросит. Устал с дороги. Прилег, уснул. Дело молодое. Понял? Давай. Не тяни. Прокиснет».

Витя обтер влажное горлышко ладонью, приложился, отпил теплой водки добрый глоток, вернул емкость обратно собеседнику. С непривычки чуть не стошнило, но перетерпел. Сглотнул. Слегка замутило.

«Во, это по-нашему, – одобрительно кивнул собутыльник, принимая выпивку, – Спасибо тебе, сынок. Сразу нашего человека видно, – взболтнул, припал к источнику, отпил всласть, даже растрогался от умиления; смахнул хрустальную бусинку слезы с небритой щеки, достал из кармана перочинный ножик, порубал колбаски толстыми кусочками прямо на полке с пододеяльниками, отчекрыжил ломоть хлеба, уложил его сверху колесиками, протянул лейтенанту, – Закуси, сынок, – молвил, – Видишь, до чего дошли. Выпить по-человечески больше уже не можем».

«От чего ж не можем?» – сочувственно поинтересовался Витя, заедая неприятный привкус во рту кусочком колбаски.

«Сразу видно, ничего не знаешь. Эх… – печально вздохнул Гусякин, – Какие времена пошли… Какие времена раньше были… Какая служба… Не служба – малина. Все было путем. Все было на месте. Все как положено. И служба, и жизнь… И все были довольны…»

«И что случилось?» – закинул удочку собеседник.

«Командир какой был… Душа человек… Иной раз зайдешь к нему в кабинет, достанет доброго коньячку. Давай, скажет, Никитич, по одной за здоровье… Накатим… Хорошо… – ударился в сладкие воспоминания прапорщик, – Жаль, вышел человек на пенсию. Этого назначили… Выслужился, его мать. Будто до него у нас службы никакой не было. Учить начал, как уставы читать. Инструкции на свет вытащил. Соблюдать надо, – лицо его сжалось в костяной кулачок, посерело. Он глотнул еще водки, резко закусил, словно зубами прикончил, и продолжил, – Мне что. Мне скоро на пенсию. Это вам дальше служить. Если, конечно, выдержишь… Ему, если что не так, уест сразу. Как волк. И повадки его волчьи. Исподтишка. Молчком. Хвать, кусь и нет… Все. Все изменилось. И люди, и служба. А какая может быть служба, если людей не осталось? Не та… Не та уже служба. Маята одна, беспокойство. Никогда не знаешь, из какой щели вдруг выскочит. Мне что… Мне скоро на пенсию. Сам понимай. Хотя на пенсию еще уйти надо. Дожить. Это при таком-то начальстве. Ничего… Годик, другой протяну как-нибудь и прощай. Ни на день больше тут не останусь. Слышал, какие у нас дела? О-о-о…, – многозначительно поднял он вверх палец, – Закрутили гайки до невозможности. Не продохнуть. Никакой личной жизни народу не оставили. Будто война. А спрашивается зачем? Кому это надо? Какое твое собачье дело, чего человек делает в свободное от работы время? Ты чего суешься? Человек свое отбарабанил. Вопросов к нему нет? Ну, так и свободен. Отстань от него. Может ему на рыбалку пойти хочется, или водки с приятелями попить. Полное имеет право. Конституция позволяет. Нет. Начал докапываться. Кто чего делает в свободное от работы время. Как себя ведет, чем дышит, ка5еи разговоры с кем разговаривает. Пить запретил. Посидеть, выпить нигде стало невозможно. „Это не логично, – говорит, – Не рационально. Нонсенс“. Кто с этим был несогласный, или начал выделываться всех уел. Напрочь. Чем ему Сашка помешал, спрашивается? Подумаешь, дело молодое за девками бегал. Так, что с того? Сам когда-то таким был. Сам, бегал. Нет, и его уесть надо было. Психа из него сделал. Пропал Сашка. Хороший был паренек. К нему бывало зайдешь вечерком, дернешь стаканчик, посидишь, радио послушаешь. Хорошо… Кому мешал Сашка? Молодой был, как ты. Дурной. Говорил ему, уймись, не шали. Служи тихо, ходи по уставу. Дурак. Не послушал. Стал рапорта писать. А его рапорта, кто кроме Кума читал? Вот и пропал Сашка. Не сообразил, как себя вести надо. А ты меня слушай. Ты на ус мотай. Нет усов, мотай на уши. Усы вырастут, перемотаешь. С начальством не спорь. Как велят, делай. Понял?»