Глядя на всё это, Иван проклинал тот далёкий день, когда в их стан прибыл новый наместник. Это случилось после того, как в далёкой Москве толпа в куски растерзала вора Гришку Отрепьева и вскоре на трон сел Василий Шуйский. Новая метла стала мести всё без разбору, так что дальний родственник царя, получив доходное место, на радостях презрел обычай выбирать главу губной избы из местных и непременно на всеобщем сходе. Прежде, Иван восемь раз подряд становился старостой именно так, причём в последние три года получал единогласную поддержку. Но волостель, чтоб не иметь помех в задуманных делах, самовольно назначил старостой двоюродного брата. А когда стан недовольно забурлил, подкупленные люди объявили Воргина рвачом, казнокрадом и посадили его в погреб. В конце концов, после того, как взбешённая толпа подожгла дом волостеля, из Москвы приехал подьячий разбойного приказа. Он убрал из губных старост брата наместника, но Ивану место тоже не вернул, чтобы не ссориться с роднёй царя, уже считавшей Воргина своим врагом. А чтобы успокоить возмущённых селян, подьячий забрал Ивана с собой, служить в разбойном приказе столицы, откуда он, случись чего, мог бы помочь землякам.
Так Иван стал москвичом. Случилось это как раз перед тем, как к столице подошёл смутьян Болотников. И когда Иван понял, во что влип, покинуть город он уже не мог. Потом появились тушинский вор, ещё десяток разных самозванцев, и пока одна осада сменялась другой, Иван против воли успел втянуться в местные дела. Из сгоревших посадов к Москве потянулись беженцы, а вместе с ними город наводнил разбойный люд, и выходить из дома стало опасно не только ночью. Так что как бы не воротило Ивана от новой службы, бросить её он не мог. Хотя много раз порывался, но совесть не позволяла. Ибо на один его мерзкий поступок, вроде ловли тартыг ради откупа, приходилось десять добрых дел – возвращённого скарба и спасённых жизней. И потому каждое утро Иван всё же отправлялся в обход по злачным местам, а каждый четверг сидел в челобитной избе, принимая жалобы и просьбы.
В тот четверг просителей пришло особенно много, так что челобитную избу Иван с тремя папками под мышкой покинул уже в сумерках, спустившихся на Кремль густым лиловым туманом. Оранжевый диск солнца, словно кусок масла на медной сковородке, медленно таял на срезе крепостной стены, за которой вдали бескрайней тьмы горстями рассыпались огоньки дальних деревень. Иван представил, как там за общим столом собираются семьи, в печи на сухих дровах уютно трещит пламя и никуда не нужно торопиться. Заворожённый этой мысленной картиной, он даже прошёл мимо приказной палаты и опомнился, лишь когда сзади раздался возмущённый крик.
– Воргин!
Видение тут же рассыпалось в прах. Иван обнаружил себя перед Тайни́цкой башней, чья неясный контур мрачной махиной вставал над землей, а длинный шпиль остроконечной крыши терялся в черной высоте стылого неба.
Иван беззлобно ругнулся и повернул назад. На крыльце его уже поджидал ещё один подьячий – Андрей Липаткин. Он был на шесть лет моложе Ивана, но служил в приказе вдвое дольше него и на хорошем счёту держался у каждого из трёх дьяков, что сменились за последние четыре года.
– Где тебя черти носят, прости Господи? – Гневно изрыгнул Андрей. Получив от рождения высокий звонкий голос, говорить он старался басом, чтобы выглядеть солидней. С той же целью Липаткин отрастил висячие усы и бороду лопатой, что скрывала тонкий штырь гусиной шеи с насаженной сверху крупной яйцевидной головой. Одевался Липаткин всегда с иголочки и кафтан модного кроя непременно застёгивал на все крючки, но при этом любая одежда сидела на его щуплой фигуре криво и нескладно. – Василь Василич уж ругаться притомился.
