Я замечаю, что в лесу тоже уже полыхает костёр. Спрашиваю у Умника:
– Это ты с ними поделился?
– Нет, – качает головой. – Сями расьвели.
Знаем мы уже, кто этот «сами».
Спустя ещё полчаса наша троица отщепенцев от общего коллектива греется у своего собственного костра на пляже.
Часть углей мы отгребли в сторону и сконструировали над ними держатели для наших прутиков, потому что под прямым огнём наши грибы горели, а не пеклись. Каждый, время от времени, протягивает к ним руку, чтобы покрутить. В моём попечении таких прутиков два, и я верчу их попеременно.
– Один мне, один тебе, один Умнику, – считает Цыпа, – а четвёртый кому?
– Разделим и сами съедим! – отвечаю без малейшего промедления.
– А… ему можно… ну, отдать?
Она робко кивает в сторону лагеря, где народ уже развёл свой костёр. Я разворачиваюсь и молча смотрю на неё. Просто эта просьба застала меня врасплох. Даже дар речи пропал.
Почему люди так слепо ему доверяют? Как же так вышло, что всем он нравится, даже Цыплёнку? В чём фокус?
Со мной он не такой, как с другими. Со мной он агрессивный и злой, а с другими спокойный, уверенный. И вполне понятно, почему: я единственная, кто его раскусил, поэтому передо мной ему не нужно разыгрывать свою роль.
Я так проваливаюсь в собственные думы, что не замечаю, как от леса отделяется тень. Вернее, замечаю, но не придаю должного значения. Вместо нормальной логики, в моей голове в это мгновение царствует какая-то отчаянно кривая, размякшая «недо-логика». Я распрямляю спину и плечи, чтобы казаться стройнее, кровь приливает к моим щекам… а лучше бы к мозгу.
И только когда прямо перед моими глазами проносится нога в серой штанине, до меня доходит, что вся наша конструкция летит ко всем чертям, а грибы вместе с палочками – в костёр.
– Я же сказал! Грибы выбросить!
Вначале я оторопело смотрю на то, как тонкие деревянные веточки теряют свою прямую форму и очень быстро прогорают, разделяясь на более мелкие фрагменты, как кусочки грибов чернеют и обугливаются.
– Ах ты, с-с-сволочь… Ах ты, гад… – выдыхаю вначале шёпотом, потому что от шока голос пропал.
Но он почти сразу возвращается с удвоенной силой:
– Да как же ты меня БЕ-Е-Е-СИШЬ!
Резонанс от моего ора расходится по всему лесу и отразившись от гор, возвращается эхом. Я даже на ноги вскакиваю и вытягиваюсь в струну, чтобы быть… на этот раз, зловещее.
– Ты меня тоже бесишь! И поверь, не меньше! Ещё двое таких же «умных», как ты, пропали неизвестно где! Сборище дебилов какое-то!
Я смотрю на него в упор, переваривая информацию, но почему-то она оседает не в том месте, в котором надо. Где-то на заднем плане я слышу робкое «Ребята, усьпокойтесь! Мы все усьтали просьто…», но состояние моё – невменяемое бешенство. Тьма в глазах и в голове. Трясущимися от злости руками я разматываю связанные вокруг талии рукава толстовки, размахиваюсь и швыряю ему в лицо. Как-то странно дёрнувшись, он хватается за щёку. Вначале я думаю, что от неожиданности, но потом, когда он убирает от лица руку и смотрит на свои пальцы, на них видна кровь. И хотя к этому моменту совсем уже стемнело, и свет от огня искажает все оттенки, она настолько яркая, болезненно алая, что я мгновенно остываю. Прихожу в себя.
Цыплёнок сидит на песке, закрыв лицо ладонями и тихонько всхлипывает. Умник бурчит что-то неразборчивое себе под нос.
– Эй! У вас всё в порядке? – внезапно доносится голос от второго костра в лесу.
