Он так и собирался сделать, но, придя в себя, я автоматически удержал его за рукав.
– Да забей, они вон почти потушили уже. …К тому же нас там сразу поймают и по задницам надают, а ты ещё ожог на руку получишь.
– С чего это ты взял?
– Третий глаз открылся, – буркнул я. Не объяснять же ему, что у меня есть память и тридцатилетнего Кости.
– Сам же первый кричал «Бежим пожар тушить», а теперь сачкуешь!
Однако в этот момент мне словно живот скрутило. Не физически, нет. А словно как-то… страшно стало, и всё сжалось внутри.
Моё лицо исказила гримаса боли, и, присев на корточки, я схватился за живот, недоумевая про себя, как он может так «болеть не физически».
– Костька, ты чего? – казалось, он колебался: волноваться за меня или обвинить в трусливом притворстве. – Съел что-то не то? – похоже, волнение победило, поскольку он участливо присел рядом.
Меж тем, пожар был окончательно потушен, а боль в центре живота ушла, словно её и не было. Вот только не покидало ощущение неправильности происходящего. И вдруг меня словно холодом обдало осознавание того, что Макс должен был сейчас получить ожог.
– Чёрт! – заорал я и, вскочив и схватив за руку Макса, помчался вокруг дома, ища хоть какие-нибудь остатки огня.
Но ничего уже не горело.
– Слушай, ты белены объелся? – вяло сопротивлялся на бегу тот. – Всё! Потушили уже, поезд ушёл…
Я остановился на заднем дворе и схватился за голову:
– Надо… поджечь… я сейчас… спички… – я сделал пару шагов в направлении своего дома, но он схватил меня за куртку.
– Ты дурак?!
Да… что это я… чуть не поджёг едва спасённый дом соседей. Вздохнув, я плюхнулся на крыльцо.
С подозрением посмотрев на меня, Макс присел рядом.
– У тебя что – пожарофобия? Хотя нет, скорее, пожаролюбия… – он хмыкнул.
Помолчав, я размышлял о последствиях. Макс был здесь пацаном совсем, и я как-то автоматически удержал его от глупости, а теперь…
– А ты серьёзно хочешь стать музыкантом, Макс?
– Ага, – кивнул он.
– И если ты вдруг завтра завалишь свой отчётный концерт, то будешь в следующем году пробовать снова?
– Не-а, – он помотал головой. – Все настоящие шансы даются в жизни один раз. Или пан или пропал – вот так. Но ты не думай, – он слегка толкнул меня плечом, смеясь, – у меня там просто нет конкурентов!
– Ну, да, точно…
Конкурентов у Макса не было. Он был лучший гитарист из всех, кого я знал. Завтра он займёт первое место, и жизнь пойдёт по совсем другому руслу… Кто знает, до чего дойдёт… Может, и Нади-то никакой не будет.
– А ты бы хотел изменить что-нибудь в своей жизни, если бы мог?
Не знаю, что заставляло меня ещё сидеть вот так, рядом с ним, и болтать о чепухе. Наверно, просто соскучился по этому Максу, тому, который друг и не предавал. К которому у меня не было злости и обиды.
– Ты дурак? – второй раз за вечер спросил он. – Если что-то случается, значит, так должно быть.
Я хмыкнул. Он мне напомнил этим папу Риши. Только у Макса-то откуда такой философский настрой?..
И, вспомнив старого индуса, мне что-то безумно захотелось его повидать. Устал я до чёртиков разгребать причины собственной смерти и все эти семейные проблемы с бывшими друзьями. И я погрузился в спасительный туман.
– Перемещалась? – папа встал со стула и взял меня за плечи. Какое счастье снова оказаться в его кабинете!
– Да… – осознание себя порой наступало медленно. – А как это выглядит со стороны, пап?
Он пожал плечами:
