Вспомнить нельзя забыть - страница 29

    Высокий барный стул обладает только одним недостатком - отсутствием спинки. Но зато ее бедра находятся ровно на уровне моего паха. И прижать ее, медленно сползшими в район упругой попки ладонями к давно уже ставшему каменным члену, это - удовольствие на грани с болью. 

     Я почему-то боюсь напугать. Поэтому долго кружу возле груди. Поэтому медленно тяну замок на халате. Поэтому отрываюсь от губ и сползаю по шее, трогаю языком мочку маленького ушка, пытаясь восстановить сбившееся дыхание и немного успокоить пульс. 

    И когда все-таки спускаюсь к оголившимся холмикам, когда всё-таки упираюсь взглядом в небольшие, но аккуратные, красивой формы грудки с торчащими розовыми сосочками, забываю напрочь о благих намерениях и действую, исходя исключительно из своих собственных желаний. 

     А хочется мне сейчас  - языком по этим вершинкам... А хочется мне втянуть в рот и пососать... А хочется мне сжать вторую ладонью, с удивлением понимая, как замечательно подходит она мне по размеру... 

    Словно сквозь вату я слышу Асино тяжелое дыхание. А когда она запрокидывает голову и громко стонет, притягивая мою голову за волосы еще ближе, я подхватываю ее на руки и несу в спальню... На хозяйскую кровать, скорее всего уже испробованную Пашкой и Эммой. И мне сейчас глубоко плевать на этот факт и я совершенно не думаю, что оскверню их супружеское ложе. 

     А она по пути целует мою шею, поглаживает щеку, а пальчики правой руки ("которую беречь нужно" - проносится в моей голове) перебирают волосы у меня на груди... Свой путь я заканчиваю практически бегом... 

    - Ася, - шепчу, укладывая ее на сиреневое вязаное покрывало, распахивая халат и забывая, что хотел сказать дальше. 

    - Саша, - отвечает шепотом она. 

   И быстро сбрасывая одежду, я буквально впитываю взглядом каждый изгиб, каждую впадинку потрясающего по красоте женского тела, с еще не сошедшими синяками. А потом  целую каждый из них, и те, что на бедрах тоже... И она ощутимо дрожит. И как-то вдруг, четко и ясно я понимаю, что все эти следы на ней, ну разве что кроме сломанной руки, они больше на насилие похожи, чем на удар машиной. Какая машина, если на внутренней стороне бедер тоже... Сука! 

    - Убью того, кто это сделал, - и появись он сейчас передо мной, я бы растерзал его голыми руками. 

    - Машина, - произносит она. 

  И я киваю, успокаивая себя мыслью о том, что сейчас ей лучше не помнить правды. И мне лучше, чтобы она ее не помнила... 

17. 17. Ася.

      В его глазах перемешались жалость и страсть. И он смотрит на мое худосочное, некрасивое тело так, будто ничего совершеннее в жизни не видел! И я бы задумалась над этим несоответствием, если бы не это напряжение внизу живота, если бы мои руки не тянулись сами, без моего на то разрешения к его телу, если бы могла о чем-то думать, кроме как о том, что хочу его чувствовать кожа к коже, рядом, близко, во мне... Я хочу рассматривать его, распростертого передо мной, трогать, гладить, целовать... 

    А еще я хочу сказать, что никого убивать не нужно. Что мне сейчас хорошо, и я не хочу вспоминать... сейчас ни о чем не хочу вспоминать! Но говорю другое:

    - Ты красивый. Не я. Ты - особенный, - и зачем-то добавляю, не понимая к чему и откуда взялось это желание. - Не отдавай меня никому... 

    И тянусь к нему, чтобы прижать к себе, чтобы притянуть к своим губам, но он отстраняет мою руку, осторожно укладывает вдоль тела. И целует каждую ссадину, каждый синяк, спускаясь вниз, трогает языком буро-синие пятна на моих бедрах. И во мне нет ни капли смущения, когда Саша широко раскидывает мои ноги и трогает там, между ними сначала пальцами, а потом, ровно в тот момент, когда я на секунду закрываю от удовольствия глаза, языком...