Читать онлайн Александр Дьяченко - Встречи-расставания. О людях и времени, в котором мы живем

Парад планет – астрономическое явление, во время которого планеты выстраиваются в одну линию относительно Солнца.

Справочник юного астронома

Ее худенькую, высокого роста фигурку мой взгляд выхватил сразу, как только я вышел из алтаря на проповедь. Женщина на вид лет тридцати восьми – сорока с большими печальными глазами. Не помню, чтобы я встречался с ней раньше. Не видел я ее и у нас на службах.

Наш храм Тихвинской иконы Божией Матери двести лет тому назад построили князья Прозоровские в одном из своих поместий в деревне, носящей имя владельцев. Двести лет прошло, а храм до сих пор так и остается сельским приходом. Единственное, что поменялось, так это название самой деревни. Дорога, берущая начало от ближайшего к нам города и ведущая в нашу сторону, здесь же, у нас в деревне, и заканчивается. Точно как в сказке, сразу за храмом разветвляясь, она ведет в две разные стороны. Та, что направо, приводит в тупик, а та, что налево, упирается в кладбище. Потому на службах у нас незнакомых лиц практически не бывает. А если кто-то и появляется, то это не любопытствующие захожане, как в городских храмах, а человек, который добирался к нам специально.

После того как, закончив службу и дав крест, я засобирался в алтарь, незнакомая женщина подошла ко мне и попросила уделить ей время.

– Меня зовут Анна, моя фамилия… – И она произнесла фамилию, в наших местах хорошо известную.

Я поинтересовался:

– Вы имеете какое-нибудь отношение к Н.?

– Да, это мой муж.

– Ваш муж?! – И как-то само собой вырвалось: – Эк вас угораздило!

Дело в том, что ее супруга я знал уже очень давно. Помнил его еще мальчиком, учеником старших классов обычной средней школы. В самом начале девяностых, когда повсюду стали возникать стихийные рынки, видел его рядом с папой, торгующим разной мелочевкой на таком вот блошином пятачке. Потом пару лет спустя у него появился собственный ларек. Ларек постепенно трансформировался в отдел в большом универмаге. И наконец, став значительным предпринимателем, вхожим в высокие кабинеты, вплоть до уровня районной администрации, он все там же заимел собственный торговый центр. Параллельно с торговым центром везде, где только позволяли его полезные связи, словно грибы, появились принадлежащие ему магазинчики.

Торгующий на блошином рынке, некогда вежливый, услужливый мальчик с пронзительными серо-зелеными глазками – симпатизируя ему, я только у него и покупал пальчиковые батарейки, ушные палочки и деревянные зубочистки – превратился в умелого и оборотистого бизнесмена, владельца большого земельного участка с целым комплексом строений и гаражом на несколько автомобилей.

Правда, жить он почему-то предпочитал в своей городской квартире, в поместье наведываясь лишь время от времени.

Участвуя в различных мероприятиях, проводимых администрациями разных уровней, я встречал его заседающим в президиумах и с трибун приветствующим тех, кого в тот момент нужно было поздравлять и приветствовать. Его теперь большая, раздавшаяся фигура облачалась в недешевые костюмы, пошитые не иначе как в авторских ателье. В нем изменилось все, но особенно его некогда пронзительные глаза. Нет, они все так же смотрели на мир, оставаясь все того же серо-зеленого цвета, но только взгляд их из пронзительного, вызывающего сочувствие стал холодным и равнодушным. Словно прозрачная стена, через которую ничего не проникает внутрь и не выходит обратно. И еще я не помню, чтобы он хоть когда-нибудь улыбался, – ни сейчас, ни в детстве.

Казалось бы, вот он – завидный жених и понятная цель для девиц, желающих составить партию состоятельному мужчине. Но ни одна из тех, кто решились связать себя с ним семейными узами, так и не смогла ужиться под одной крышей с этим человеком. Через какое-то непродолжительное время очередной брак распадался. Узнавая ближе этого богатого и влиятельного бизнесмена, женщины бежали от него опрометью. Заветная мечта преуспевать и стать богачом превратила некогда милого, доброго юношу в современного «господина Скруджа».

– Да, это мой супруг, – подтвердила Анна. – Вместе мы прожили почти десять лет. У нас общий сын Ванечка. Очень хороший мальчик, мягкий и ласковый. Я всю себя посвятила тому, чтобы он рос именно таким, каким я мечтала его вырастить.

Для меня было откровением, что кто-то сумел-таки найти общий язык с «господином Скруджем» и даже родить ему ребенка. В моем представлении, десять лет в браке с таким человеком – это невероятно долгий срок.

– Сама я учительница, – продолжала Анна, – преподаю в средней школе. Год назад, – на ее на глазах появились слезы, – я заболела. Очень тяжело. Болезнь прогрессирует. Нет-нет, не надо меня утешать. К вам я приехала не за утешением. И все понимаю, не я первая, не я последняя. Меня страшит только одно – сама мысль, если я сейчас умру, что вырастет из моего Ванечки.

Не стану пересказывать наш с ней дальнейший разговор. Скажу только, невыносимо тяжело было слышать то, о чем мне рассказывала эта женщина. Благо у священника есть возможность спрятаться за тайной исповеди, не вынося на всеобщее осуждение чьи-то чужие грехи, о которых ему становится известно. Священник предпочитает молчать, нежели говорить дурное о каком-то конкретном человеке, о котором ему стало что-то известно. Как не принято говорить плохого о покойниках. О покойниках только хорошее или молчи. Вот и я в таком случае лучше промолчу.

Хотя нет, было же в этих отношениях и что-то доброе. Продержался же этот союз целых десять лет. Анна и сама мне сказала, что любила своего мужа, и первые годы их отношений были мирными и даже теплыми. И за Ванечку она ему благодарна. Тем более замуж она выходила поздно и, как всякая нормальная женщина, мечтала о ребенке.

Понимая, каких усилий стоило Анне приехать сюда к нам, в нашу деревню, я, не разоблачаясь, исповедовал ее, соборовал и причастил запасными дарами. Живой я ее больше не видел. Видел мертвой, отпевал, а потом и хоронил. В моем представлении, Анна – одно из самых чистых, светлых созданий, кого мне посчастливилось встретить в своей жизни. И одно из самых по-женски несчастных.

На сорок дней я снова приезжал на кладбище и служил у нее на могилке. Собралось много людей. Я знал лишь некоторых учителей из школы, где работала Анна. Понятно, присутствовал и вдовец, принимавший многочисленные соболезнования. Помню, чей-то большой представительский «Мерседес» умудрился протиснуться в пространство между могилами и стоял, разве что только не уткнувшись носом в крест с фотографией Анны. Зачем? Какая в том была необходимость? Здесь же рядом с отцом я увидел Ванечку, мальчика лет восьми, внешне очень похожего на Анну, но с глазами уже хорошо известного мне серо-зеленого цвета.

Я смотрел на это множество людей и вспомнил историю, рассказанную мне Анной в ту нашу единственную встречу в храме. Мама у нее умерла, когда сама Аня была еще маленькой. Воспитывали ее отец и мачеха, женщина строгая, но порядочная и справедливая в отношениях с падчерицей. О таком детстве можно прочитать в каком-нибудь английском романе, где автор описывает годы, проведенные героиней в закрытом пансионате или интернате для девочек. Вот что-то похожее на отношения между воспитанницей пансионата и классной дамой установилось между девочкой и ее мачехой.

Детей у Аниного отца в новом браке не появилось, девочка оставалась одна. Оба взрослых старались, чтобы ребенок был накормлен, опрятно одет, воспитан и успевал по учебе. Любил ее по-настоящему только родной отец, но так, как может любить мужчина, не слишком-то щедрый на внешнее проявление эмоций.

Но даже и относись он к своему ребенку сердечнее, еще вопрос, насколько отец способен заменить девочке маму. А вот и та история, рассказанная мне Анной:

– Однажды, вернувшись домой сразу после работы, еще не успев переодеться, я отправилась на помойку вынести мусор. Прихожу и вижу старушку, копающуюся в контейнере с отходами. Одета она была очень скромно, но не грязно. Лицо не спитое, открытое, без видимых признаков, отличающих людей с зависимостью. Мне ее стало жалко. Нащупав у себя в кармане кошелек, я его открыла, достала несколько мелких купюр и отдала их старушке. Та взглянула на протянутые ей деньги, потом подняла глаза и посмотрела на меня. Взгляд добрый, без тени осуждения или укора в сторону нас, всех остальных, кому нет нужды копаться в помоях. Взяла она у меня эти деньги, поклонилась и произнесла: «Спасибо, доченька».

Я вернулась домой, занимаюсь делами и чувствую: на душе у меня очень хорошо. Думаю, отчего мне так хорошо? Неужели оттого, что подала нищенке немного мелочи? Но это же ерунда. От этого не может так приятно замирать сердце. А потом до меня дошло – ее слова: «Спасибо, доченька». Меня только мама так называла в том моем далеком детстве, а больше никто не называл «доченька».

Потом еще несколько дней подряд, возвращаясь с работы в одно и то же время, я специально ходила на помойку, чтобы встретить эту старушку и уже дать ей нормально денег, не мелочь, как в тот раз, а по-настоящему помочь. Я тогда сама себе нравилась. Вот, мол, какая я добрая и милосердная. Прекрасно понимая, что на самом деле все мои походы преследовали одну-единственную цель – чтобы меня, уже взрослую женщину, снова приласкали и я бы услышала:

«Доченька». Вот ничего больше не надо, а это слово ложилось прямо на сердце.

Со дня смерти Анны прошло, наверное, чуть больше года. На саму годовщину ехать на кладбище служить заупокойную литию меня не позвали. А сам я точную дату уже не помнил. По случаю оказавшись приблизительно в те же дни рядом с ее могилкой, удивился, увидев на ней красивое дорогое надгробие, увенчанное массивным высоким крестом из натурального камня. Увидев такое надгробие, разумеется, я принял его как покаяние и проявление любви к памяти усопшей со стороны безутешного супруга. Хотя еще минуту назад в моем представлении ничего подобного от него ожидать было невозможно. Больно уж дорогостоящее сооружение. Как на такие «бесполезные» траты мог решиться «господин Скрудж»?

Но вот же, упрекал я себя, подтверждение того, что нельзя навешивать ярлыки ни на кого, даже на «Скруджа». Домой я возвращался приятно посрамленным и потому радостным. Стал наводить справки, и оказалось, что, к сожалению, я был прав. Памятник на собственные средства установил отец Анны.

Не прошло и двух месяцев после той моей поездки на кладбище, как до меня дошел слух, что какой-то вандал разбил крест на могиле Анны. На ум не приходило, кто мог решиться на подобный отвратительный поступок и кому могла так сильно досадить покойная? В том случае, если это на самом деле была чья-то месть. А может, таким образом хотели отомстить ее бывшему мужу? Отец подавал заявление в полицию, но злоумышленника так и не нашли. А может, и не искали.

Кончилось тем, что отец снова в той же мастерской заказал точную копию разбитого креста. Надеясь, что в случившемся погроме не было никакой подоплеки, а могила дочери просто, что называется, «попала под руку» каким-то неадекватным людям.

Но каково же было всеобщее потрясение, когда неуловимые вандалы снова разнесли в пух и прах не только новый крест, но и все надгробие на могиле Анны. Больше остальных обеспокоились учителя школы, в которой работала покойная. С общего согласия было решено составить график дежурств, и в соответствии с ним учителя стали наведываться на кладбище, чтобы хоть как-то следить за состоянием могилы. Да и за другими захоронениями присматривать. Было тревожно, у многих на том же кладбище имелись родные могилки.