Вернулась домой. Сняла со стены иконочку почитаемого мной великомученика и целителя Пантелеимона, прижала ее к больной руке и прилегла на диване.
– Отче, святый Пантелеимоне, яви твою милость. Ничего больше не прошу, дай мне поспать.
Измученная бессонной ночью, несмотря на неутихающую боль в руке, заснула я мгновенно. Или лучше сказать, провалилась в сон. Проснулась уже после обеда. На удивление, рука у меня больше не болела.
Неделю проходила с гипсом. Место перелома меня не тревожило, потому я вышла на смену и даже приспособилась работать с рукой, закованной в гипс. Одно только не давало покоя – рука под гипсом сил не было, как зудела. И главное, почесать ее не было никакой возможности. Приспособилась забираться под гипсовую повязку длинной палочкой или карандашом, но помогало это ненадолго. С каждым днем зуд увеличивался все больше. Наконец я не выдержала и побежала в больницу, благо в хирургическом отделении медсестрой работала наша верующая женщина.
– Настя, помоги, сил нет терпеть. Зудит нестерпимо. Настя пошла мне навстречу и срезала гипс с намерением обработать руку и при необходимости вновь наложить лангету. На самом деле кожа на руке воспалилась и местами покрылась небольшими гнойничками.
Медсестра осмотрела место перелома, выспрашивая, где у меня болит и болит ли вообще.
– У тебя сохранился снимок? Захватила с собой? Очень хорошо. Дай я его посмотрю.
Настя смотрит снимок. Смотрит долго. Потом уходит и возвращается в кабинет вместе с врачом. Тот тоже рассматривает снимок.
– У вас нет перелома.
– Как это нет?! Болело так, что мне хотелось умереть, лишь бы больше не терпеть таких мучений.
– Но сейчас не болит?
– Нет.
– Вот и отлично, – продолжает доктор. – Гипс не накладывать. Руку еще пару дней смазывайте раствором фурацилина. Выходите на работу и ничего себе больше не придумывайте.
Прошло уже несколько лет, а я так и остаюсь в недоумении, что же произошло со мной в тот светлый день Христова Воскресения?
Чудо Великого поста (из рассказа Анны)
В моей жизни вспоминается случай, который я не могу объяснить никак по-иному, как только вмешательством Божьего промысла. Это произошло как раз перед началом Великого поста. Накануне у меня была очень большая нагрузка в художественном училище, где я преподавала технику рисунка. Устав, в том числе и физически, я ждала начала поста с затаенным желанием спокойно помолиться в храме, походить на службы, особенно в первую и последнюю недели. Обычно мечты так и оставались мечтами. В храме удавалось бывать лишь урывками и всякий раз воспринимать как удачу возможность причаститься в воскресный день.
А тут еще и дополнительная нагрузка на работе, пускай по объективным причинам, но легче от этого не становилось. При таких-то обстоятельствах надежда полноценно провести грядущий Великий пост должна была окончательно растаять, а она все еще почему-то оставалась.
В первый же день первой седмицы я проснулась, открыла глаза и от удивления открыла бы их еще больше, если бы могла. Картинка, в тот момент возникшая перед моим взором, была не такой, как обычно, когда наше зрение воспринимает окружающий мир во всей его полноте. Во всяком случае, в той полноте, на которую способно наше зрение. Моя картинка показывала мне мир таким, каким раньше мы воспринимали широкоформатное кино. Тем, кто не сталкивался с подобным явлением, предлагаю представить: вы ожидаете увидеть какой-то фильм во всю ширину экрана, а вынуждены смотреть его лишь в пространстве пускай широкой, но все же ограниченной сверху и снизу темным полем полосы. Вот со мной и произошло нечто подобное – мир для меня сузился в одну такую полосу, точно я веду танк и вынуждена смотреть на дорогу через узкую щель прибора. Но в танке это понятно, а вот так проснуться, открыть глаза и увидеть все окружающее сквозь узкую щелочку было, во-первых, очень странно, а во-вторых, очень страшно.
