– Знал. Все он знал.
– Тогда – зачем? Зачем все это?
– Худодо думает, что просто Господь имеет к нам, людям, слабость. Ведь каждый человек порой додумывается до вещей и смыслов, которых сам Всевышний не то, что не догоняет – упускает из виду. Тем более такое случается, когда все думают вместе и в одном направлении. Миллиарды комбинаций, плюс возможность мгновенной реализации придуманного. Вот ему и интересно, что еще эти людишки могут выкинуть?
– Н-да, глубокая мысль, надо ее перекурить.
Худодо приглашение не требовалось, он трубку, похоже, изо рта не вынимал. А вот Сан Саныч полез в карман, достал свои армейские, снова закурил. Вытянув ноги, он откинулся на спинку стула, с удовольствием затянулся.
– Да, интересно девки пляшут, – протянул раздумчиво. Запрокинув голову, с вниманием наблюдал, как сизые и зеленые клубы дыма ходят-бродят под потолком. Странно, но дым от его сигарет и дымы из трубки Худодо не смешивались, а вели свои отдельные партии, преследовали друг друга, как не совмещаемые субстанции, совершали сложный, ритуальный почти, танец перед тем, как протиснуться в одну единственную для всех вьюшку. Так и мысли в его голове водили хоровод, не смешиваясь, но и не выстраиваясь каким-то особым образом. Но, казалось ему, что-то там, какой-то смысл уже стал вроде бы проглядывать.
Не проронивший за все время разговора ни единого слова. Тянский как раз доел каравай. Банка с медом тоже опустела. Он собрал оставшиеся на доске хлебные крошки в кучку, оттуда смел их на ладонь, а с нее отправил их в рот. Довольно облизнулся, утер губы кулаком, похлопал себя по чреву.
– Ну-с, – спросил, – кто еще чаю хочет?
Сан Саныч глотком допил остатки чая и выдвинул чашку на середину стола.
– А – давай! – сказал.
Тянский, кряхтя, поднялся, забрал чайник и отправился греть его в очаге.
Сделав две быстрые затяжки, Доманский обратился к шаману: – Я так понимаю, уважаемый, что вы к своим донам состоите в некоторой оппозиции? Я прав?
– Можно и так сказать, – покивал Худодо сдержанно. – В некотором роде. Относиться с недоверием к властям – достойная гражданская позиция.
– Но не слишком прибыльная, не так ли? Что же вы хотите? И чего добиваются они?
– Они, ясно, чего добиваются. Сохранения и упрочения власти.
– А вы?
– Мы за возврат к традиции, желаем, чтобы все было, как прежде. Чтобы един Господь был у нас, и никаких адвокатов.
– Тогда другой вопрос возникает: чего Он от вас хочет, Господь ваш? Делает вид, что ни при чем здесь?
– Господь наблюдает.
– Конечно! А по-моему – устранился? Надоели ему и те, и другие.
– Нет-нет, не говорите так, Александр. Он наделил нас свободой воли и ждет, чтобы мы разобрались сами.
– Понятно, здесь то же самое, что и на земле. Он вроде бы есть, но его как бы и нет. Но мы-то знаем, к чему разборки между людьми приводят. Ничего хорошего не получится.
– Может, вы и правы. Только иного выхода у нас нет.
– Все так говорят. Севрюха с остальными донами тоже так, поди, утверждают? Кто он, кстати такой, этот Севрюха? Откуда взялся на вашу голову?
– Откуда и все, – пожал плечами Худодо.
– Вообще, он прежде был просто Севрюгой, – вступил в разговор Тянский. – Обычный кент, каких много. От иных отличался тем только, что язык имел хорошо подвешенный, особым образом, исключительно подвижный. Еще он всегда был чем-то недоволен, и по случаю своих недовольств речи толкал перед толпами, что тот Савонарола. Все время сам бунтовал и народ возмущал, то за нравственность выступал, то за дополнительное питание, то еще за что-то. Самое удивительное, что граждане его слушали, и шли за ним, как заговоренные.
