Тонкая серая пелена под небом прорезалась, и когда все трое, не обращая внимания на шум толпы рабочих, направились к цеху, первые лучи солнца ярко вспыхнули на крышах электровозных и вагоноремонтных мастерских. Ворота распахнулись. Реха замерла.
– Немного страшно? – спросил Курт.
Реха покачала головой. Ее сердце колотилось, она искала лицо Николауса, его надежное спокойствие и мимолетно подумала о «замке» и парке. Николаус невозмутимо шел вперед: стекло и сталь, жара, накренившийся электровоз, кабели, похожие на тонких черных змей на бетонном полу, вторые ворота, второй цех, грохот бил по барабанным перепонкам. Николаус схватил Реху за руку:
– Смотри, куда идешь! – Дизельная тележка пронеслась мимо. Несколько мужчин засмеялись и крикнули что-то Рехе, но она не расслышала, она смущенно шла рядом с молодыми людьми.
В мастерской над письменным столом склонился мастер; он помахал новичкам.
– Удачи! – Он держал телефонную трубку поднятым плечом. – Я не могу родить сварочный аппарат… Спроси у диспетчера, иногда он тоже что-то знает. Все!
Он набрал новый номер – говорил быстро, коротко, смеялся, шутил, повесил трубку и позвонил следующему:
– Нам нужны электроды. Немедленно. Нам нужна машина. – Франц принес чертежи, приходили сварщики, они просили, требовали, ругали, снова звонил телефон. Хаманн писал, звонил, успокаивал одновременно, его голос неизменно сохранял отзвук дружелюбного терпения.
– У босса крепкие нервы, – отметил Курт. – Прям Наполеон перед битвой.
«Мирной битвой, – мысленно добавил Николаус, – и мирный, умный полководец, который не ожидает Ватерлоо». Он смотрел на красивый, мужественный профиль мастера, жесткость в его чертах смягчалась круглым двойным подбородком.
Все трое стояли вдоль стены, прислушиваясь к громким разговорам и десяткам специальных названий, пытаясь понять, о чем идет речь. Когда железная дверь распахнулась, на несколько секунд в мастерской воцарился гул, и по крайней мере Николаус и Реха почувствовали себя лишними, неловкими и уверенными лишь в том, что они кому-то мешают.
Курт, закурив сигарету, подошел к группе, окружавшей Хаманна, и сказал:
– На самом деле, у вас должны быть электроды в запасе, начальник.
Хаманн зажмурился. Ему не понравился вызывающий тон, но, во всяком случае, к новичку и его вопросу он отнесся серьезно и объяснил ему некоторые досадные трудности с доставкой материала.
– Мы работаем с высоколегированной сталью, которая подвергается огромному давлению, – сказал он. – Пока мы зависим от электродов из Западной Германии. Но, понимаешь, уже проводят испытания, и наша бригада экспериментирует с этими первыми электродами из ГДР.
– Вот это да, – отозвался Курт, и мастер увидел, что на его лице отразилась заинтересованность, и потому добавил:
– Можешь подсчитать, сколько ГДР на этом сэкономит, если испытания пройдут успешно.
– Получите большую премию? – сказал Курт, смеясь и потирая большой и указательный пальцы.
– Сколько-то получим. Но дело не в этом, – холодно сказал Хаманн и отвернулся.
Курт ухмыльнулся за его спиной и подумал: «Посмотрите, Наполеон идеалист, и эта роль ему даже подходит. Но дело не в этом… Пусть рассказывает это партийному секретарю, но не мне. Как будто он тоже не заботился о том, чтобы заработать как можно больше денег, получить премии и купить машину».
Глядя на широкую спину мастера, он с чувством ненависти подумал: «Как мне противны эти чертовы лицемерные идеалисты! Если работа – цель жизни, что это за жизнь тогда…»
