Глава 3
Следующим заболел Михайлович. Без него в казарме стало вообще пусто, скучно. Еду нам приносили в одноразовой бумажной посуде, с такими же прессованными целлюлозными ложками, на которых был выдавлен тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год и знак качества, со стертыми буквами СССР. (Это было предзнаменование: – наверно мы Союз сожрали вместе с ложками, когда болели ветрянкой). В дальнейшей жизни мне нравилось болеть, я устраивала себе праздник объедания, могла, не жалея денег купить и съесть, хоть килограмм мороженного, чтобы вылечить слегка простуженное горло, а после дюжины бисквитных пирожных, у меня, пропадали все хрипы в горле и случалось чудо, бабушка выздоравливала, мои внучки были без ума. Столько радости и положительных эмоций я получала во время «болезни».
***
Михайловича, разукрашенного, как новогодняя елка, розово-зелеными шарами, отправили вертушкой в санчасть, которая находилась где-то под Насосной, то ли в Джорате, то ли в Джейрамбатане. На его замену в карантинный блок не прислали никого. Просто на ночь нас закрывали с наружи, а перед завтраком открывали. Еду оставляли перед входом, забирали мусор в бумажных мешках из-под цемента, повесили фанерку из-под мишени, с надписью –КАРАНТИН, и проштудировали, чтобы никуда не высовывались и ни с кем не контачили. Жизнь продолжалась. Мы были предоставлены сами себе. Я всегда сравнивала нашу обойму со старшими. Все-таки, как-то, что-то не сходилось. Фактически этот лагерь в горах, с полигоном, стрельбищем являлся закрытым объектом, для подготовки спецподразделений, курсанты которых проходили отбор в суворовских и нахимовских училищах, решившие раз и безоговорочно связать судьбу с армией. Их гоняли, как сидоровых коз, из них делали элиту спецназа, командирский состав-будущее армии. У них не было круглоголовых, они жили отдельно в казармах. Подразделения между собой пересекались редко. Каждые четыре года выпускалось сорок новоиспеченных лейтенантов. Прием в группы, да и количество групп было строго ограничено. Из них к окончанию обучения спец инструктора выкачивали все соки. (И когда мне потом говорили, что какой-то офицер стал порно звездой, а какой-то знаменитым культуристом, приводя в пример мужа Королевой, я думала, что не там ты километраж знаний и умений месил, и не там тебя самого месили. И так сойдет…говорил Вовка из тридевятого царства.) Наша обойма, как-то не вписывалась в механизм штамповки спецподразделений. Да у нас был устав, да у нас была дисциплина, да мы несли определенные нагрузки, но все равно мы были детьми. У нас были круглоголовые, которых не было у старших (Зато у них были спец инструктора, которых не было у нас. Зависть Гюрды.) Да и не у всех они были, у меня и Гюрды их никогда не было. Я себя вообще считала уродиной (Смотрясь в зеркало, завидовала Медузе, завидовала даже веснушкам Мальвины, мне казалось, что все красавицы, обязательно должны быть рыжими и непременно с веснушками.), считала неудачницей и что меня по ошибке притащили в подразделение, из-за этого и поставили старшей над обоймой. Все талантливые, а ты бездарь, вот и командуй.
– Придёт первый, в туалете полы будешь мыть, это такое мне в лицо Медуза кинула, я хотела ее разорвать, но глаза наполнились слезами, я убежала в укромное место (У каждого из нас было свое укромное место).
Я долго думала и плакала. Мне казалось, что меня никогда никто не любил и никогда никто не полюбит. Самое главное, что я с детства вбила в голову, что мать меня бросила из– за того, что я родилась такой уродкой. В эту ночь, после построения, я сбежала. В третий раз, за пять лет, как говорил Михалыч. Оказывается, он подсчет негласный вел. Из нас всех не сбегал только Немой, он легко мог сделать так, чтоб от него все сбежали и оставили его в покое. А Цыган свои двухдневные отлучки не считал побегом, он всегда возвращался сам, приносил с собой кучу жизненной энергии и множество невероятных красивых историй. Мы на его сказках и выросли. (Я, когда эти «цыганские «сказки рассказывала детям, потом внукам, они и про сон забывали). Бегать мне долго не дали, вокруг горы, скалы, обрывы и никаких дорог. Один только Цыган нащупал тропу, но молчал как партизан.
