Втора. Иллюзия жизни. Том 1 - страница 18

–Куда денется, сам придёт,-махнул рукой Михалыч.

Цыган пришел как всегда, на третьи сутки, с собой в рюкзаке приволок трех кляссеров, сказал очень опасные, бросаются на людей и отрезают головы. Он красочно расписал, как убегал ночью от кляссеров, которые сначала догнали и съели Гюрду, а потом взялись за него. Он начал оборонятся и всех победил, а троих взял в плен. В доказательство продемонстрировал глубокие порезы и ссадины на руках. Военные сначала хотели уничтожить нечисть, принесенную Цыганом с помощью взрывчатки, вместе с рюкзаком, но любопытство взяло верх, все-таки рюкзак был как рюкзак, а то, что в нем ползало и скреблось, не казалось большим. Привязали веревку к завязкам рюкзака, накрыли рюкзак старым пустым аквариумом, посадили двух ментальных ведьм с Немым в авангард перед аквариумом, чтобы вдруг что, так сразу…Удалили лишних и Михалыч начал тянуть за веревку. Веревка зацепилась. Михалыч дёрнул сильнее, вдруг из Рюкзака, что-то прыгнет, аквариум (видимо от рывка веревки) разлетелся вдребезги. С диким криком все выбежали из казармы, Михалыч, военные, ведьмы, зрители, подстегнутые адреналином, топтали наш маршрут, друг друга поддерживая единым монотонным криком:

–А-а-А-а…в казарме остались два человека – Интеграл и новичок.

То, что выпрыгнуло из рюкзака, Интеграл запаковал назад, сказал, что это такая Саранча, что ее в рекорд Гиннеса надо внести. Не саранча, а мутанты какие-то. Королевская саранча. А десятый то наш, Нумизматом оказался и денег у него разных в кляссерах много. А кляссеры, это оказывается альбомы для монет специальные, вроде кошельков, только прозрачные. Мы всей обоймой слушали эту белиберду, что гнал Интеграл, а про себя думали совсем другое, уж мы то точно знали, какие бывают КЛЯССЕРЫ?! И деньги, вообще то не пахнут, как говорил Михалыч, а тут присутствовал даже не запах, а такая вонь, как могут вонять только КЛЯССЕРЫ. Мы в дальнейшем, даже средство защиты придумали, если лаборатория развалится, как аквариум, а эти мутанты Кляссеры вырвутся наружу. От Нумизмата надо было спасаться любыми доступными средствами. Так наконец определился наш десятый, приобретя погоняло – Нумизмат. Никто, даже Стерва не обижалась на клички, кроме Медузы, просила называть ее Инночкой, а между собой, она для нас оставалась Медузой. Хоть, что Инесса, что Медуза, одинаково, по-моему. Стоило бы переименовывать? С Нумизматом мы потом по жизни вращались в «параллельных вселенных», он стал Доктором наук, Генерал-полковником медицинской службы. И своих Кляссеров он выпустил, и не одну сотню.

– Что вы знаете о берсерках? – спросил он Интеграла.

Я стояла возле входа в Военную Медицинскую Академию, тайком смотрела на постаревшего Нумизмата, он на меня не обратил никакого внимания, я для него так и осталась второй -человеком без имени.

***

На Михайловича пришли документы. Отслужил солдат службу долгую, двадцать лет служил, да еще пять. Службу долгую, службу горькую. Только не было у Михайловича ни семьи, не жилья. Не заслужил наверно. Были только мы, и тех хотят отобрать у старшего прапорщика. Прощался он уже было с нами, восемь лет мы провели вместе, изо дня в день он вел нашу обойму. Показывал он нам свои последние фотографии, там, где он на море, город Баку, Сумгаит показывал, Хачмас, Махачкалу. В Дагестане ему нравилось, люди там хорошие, говорил он. Уеду где ни будь в горы, буду овец да баранов пасти, как вас эти годы пас. Я с удовольствием смотрела на море, на фотографиях оно было маленькое. Ну где здесь много воды? – думала я. Я не могла представить нашу жизнь без Михайловича. Он для нас был всем – и папа, и мама. Действовал по уставу, но частенько и на подзатыльник можно было нарваться, за дело. Я стала взрослей, сентиментальней, все чаще снимала со стены талисман и бегала тайком в свое потаенное место, и плакала, жалуясь маленькому медвежонку о превратностях своей судьбы. Мне жалко было себя, жалко Михайловича, жалко, что родилась некрасивой неудачницей. Груди мои окрепли и начали неприлично набухать (Перед марш-броском я их перевязывала куском материи. Мне было стыдно. И непривычно болели соски, натертые мокрой майкой), а все остальное тело, через светившуюся насквозь худобу, оставалось таким же угловатым, как чурка, вырубленная топором. У меня началась Медузина болезнь, Баба Дуся говорила, что все бабы, рано или поздно ею болеют, и что все в этом мире от бога, и бог наказал этой болезнью всех женщин за какие-то грехи. Я не кидалась на всех, как остервенелая, с кулаками, просто молча, стиснув зубы валялась на кровати и вспоминала все свои грехи, но все же больше склонялась к версии, что это Медуза инфекцию занесла, когда мы от кляссеров прятались на белой скале. Летучие мыши эту скалу облетали за версту от общежитий. Заболела только я, ведь никого из других девочек болезнь не прихватила. Дура бестолковая, нам в обойме еще эпидемии не хватало. С омерзительностью, я тщательно прятала гигиенические принадлежности, мне казалось, что от меня воняло хуже, чем от Нумизмата. Но слава Кавказу, болезнь быстро закончилась, я резко выздоровела, во мне появилось столько энергии, что могла бы землю перевернуть. А трехчасовой марш-бросок-так это элементарно. В своем тринадцати летнем возрасте, я была еще так наивна, но жизнь продолжается. Михалыч о чем-то долго говорил с командиром военных. Заказал вертолетчикам два «Еревана» пятерки, потом они с командиром говорили целую ночь, а утром вызвали вертушку и улетели по срочным делам. (Похмеляться полетели скотины,-громко возмущалась баба Дуся, вытирая мокрой тряпкой пыль с подоконников нашей казармы). Переговоры закончились успешно, Михайловича оставили в нашем подразделении, числился он, как вольнонаемный, а дальше, мы особо не задумывались. Оказывается, в наше время и такое возможно. Контракт с Михайловичем заключили на целых три года. Он ходил довольный, как индюк, ждал, когда придёт первая пенсия. Через неделю старшие курсанты сдали государственные экзамены по всем дисциплинам; и сразу же на следующий день были объявлены выпускные учения. Для меня это были не первые учения, но каждый раз я волновалась и преодолевала внутренний страх. А вдруг… Что ни будь не так. Выпускные учения в подразделении, приравнивались к объявлению войны, и вчерашние курсанты, несущие наряд по кухне, охраняющие гауптвахту или склады с вооружением, которые еще вчера улыбались и подкалывали молоденьких девочек, сегодня в младших обоймах были объявлены вне закона, и любое общение с выпускниками, считалось хуже измены Родины. А любой выпускник был враг. Обучение в школе заканчивалось, начинались военные каникулы, круглоголовых тоже на базу не пускали, хоть они все уже были новой формации, но во время учений они больше мешали. Хождения по ночам на территории было ограничено пропусками и паролями, бдительные патрули вылавливали нарушителей, которых круглосуточно судил трибунал в лице командира, замполита и бабы Дуси (последняя из которых, приговаривала всех нарушителей к расстрелу, по законам военного времени.) Нарушители из учений вычеркивались автоматически, как отсутствующие и временно утилизированные на гауптвахту. Паек правда за арестованными оставили. Никто не знал, когда закончатся учения. И курсантов голодом морить никто не собирался. Воспитателей перевели на казарменный режим (в учениях они не участвовали, но в случай чего, могли оказать помощь в непредвиденной ситуации, и чтоб если нужно, не искать воспитателей по всей округе.) Михалыч меня штудировал бесконечно, до тех пор, пока вестовой не вручил мне конверт с приказом командования, за который я по– взрослому, расписалась, вскрыла и через пять минут, полностью экипированная обойма, грузилась в вертушки. Рюкзаки, палатки, каски, ничего лишнего, у каждого была десантная лопата, правда вместо оружия-муляжи. Медуза напоследок пошутила, выстрелила из муляжа, очередь по выпускникам. Пять человек унесли на «губу», чтоб не мешались под ногами. Отсчет боевым потерям начался. Остальные выпускники попрятались и старались не высовывается, пока не взлетит вертушка. Старший, выбранный командиром, сборной обойм выпускников, про себя, на чем свет, чихвостил Медузу, только ему понятными словами. У него в отряде осталось тридцать пять человек, а эта ведьма выкосила самых незаменимых. Через, минут двадцать лету, вертушки приземлились на широкой, тупорылой покатой возвышенности, окруженной оврагами, по стенах которых, бежали многочисленные ручьи, совместными усилиями образуя быструю холодную горную речушку. Цыган заулыбался, место ему явно знакомое,-подумала я, тут и физиологом не нужно быть. Все младшие обоймы начали выгружаться одна за другой. Я дала команду на разбивку лагеря, а сама пошла искать штаб. Командовала обороной сборная группа, следующий выпуск. Штаб я нашла в небольшой пещере, которая больше напоминала медвежью берлогу или разрушенную барсучью нору, на что указывали следы от когтей на ближайших деревьях и запах, я умудрилась вступить в чей-то кал. Этот запах привязался ко мне. Наверное, девчонки выгонят меня жить в палатку Нумизмата, – подумала я. В штабе мне поставили задачу держать глухую оборону со стороны тыла, обозначили место дислокации моего подразделения, уточнили границы. Из обоймы на войне, мы стали взводом, третьей роты, учебного полка – имени Че Гевары. Мне, под роспись, выдали рацию, объяснили, как пользоваться, сказали участвовать в контратаках, только по сигналу. Дали планшетку с картой, на которой и был расположен этот участок нашей дислокации. Дали желтую ленточку, которую нужно было разрезать и пришить лычки, я спросила-где? Они уточнили конкретно… Я под громкий хохот выскочила из пещеры. Первым делом я выбросила эту позорную ленту; нитки, иголку, а также ножницы, мы забыли (Мое упущение.) Выключила рацию, ее просто забыли зарядить, и она на нашей войне свое очень быстро отработала. Пришлют посыльного – , подумала я и побежала к своим. Дала команду на дальнейшую постройку лагеря, и мы с Цыганом пошли искать место для лагеря, поближе к своей линии обороны. Цыган вращал планшетку, как…вентилятор, ворожил, чуть ли на зуб не пробовал. Нет, с местом мы определились быстро, но вот эта самая дислокация, т.е. Местность, которую мы должны были охранять, ни ему, не мне абсолютно не нравилась. Через всю карту была начерчена грунтовая дорога. Цыган разведал: – дорога уходила в карьер, в котором стоял маленький экскаватор, в ковше которого поместилась бы вся наша обойма, вместе с Михайловичем. К карьеру подходила высоковольтная линия, воздушная, которая утыкалась в подстанцию. В экскаваторе спал пьяный сторож, возле гусениц в тени машины лежала худая большущая собака. Кавказец, – гордо похвастался знаниями пятый. По правую и левую стороны дороги были буераки, плотно усеянные многолетней травой и чахлыми кустарниками. А дальше, на всю территорию планетной карты приходилась открытая местность, из глинозема и булыжников, полностью лишенная растительности. Для лагеря решили найти местечко вдоль русла реки, в которую упирался карьер, подальше, и не в прямой видимости от экскаватора, Цыгана я послала искать место для лагеря, а сама решила повнимательнее осмотреться, что нам нужно защищать и как это сделать лучше. Цыган ушел с концами, с ним увязался Кавказец. Мне надоело ждать, и я вернулась в лагерь. Мои молча сидели на рюкзаках, все хотели есть, но терпеливо ждали команды. На первый день обустройства нам выдали сух пай, еще на базе, а там, что бог пошлет…Логистика в этом учебном центре была ни к черту, все было так запутано, но при желании, можно было найти все. Было бы только желание. А желание у нас было одно, мы постоянно хотели есть, особо тянуло на сладкое, а после марш-броска мы жрали все подряд.