Их ненависть была очевидна и совершенно мне не понятна. Ну городские, ну и что теперь?
– Что речка ваша? – спросила я одного, за что получила кнутом по голым ногам.
Вздулась красная полоса, я подпрыгнула от сильной боли и с ужасом смотрела на ногу. Ну чем можно объяснить такие полосы? Наверное, придется рассказывать дома всю правду, если я вообще сегодня попаду домой.
Гоняли они нас долго, не меньше двух часов. Мы очень устали, но и наши преследователи тоже утомились. Они просто и сами не представляли, что делать со своей добычей.
Ольга все тянула свое: – Мальчики, отдайте нам одежду, миленькие, отдайте.
Наконец деревенским все это надоело, они потихоньку стали нормально с нами разговарить и раздумывать, не отпустить ли нас с миром. Драться с девчонками было непочетно, да и как с нами драться, если мы только прикрываемся руками и хнычем. В конце концов, нам бросили наши платьица и юбочки, мы оделись и пошли домой.
Красная полоса была выше края юбки и не очень видна. – Где тебя черти носят без обеда!? – так встретила меня бабушка. Я заторопилась к столу и оставила вопрос без ответа. На этом домашнее разбирательство и кончилось. Но больше я на речку не ходила. Всё звала маму пойти туда по выходным, но уговорила, по-моему, только один раз. Мама брезговала купаться в такой грязной луже.
В июле мама послала меня в пионерлагерь под Миассом. Я впервые попала в смешанный лес и была покорена его красотой. Но в лагере мне было трудно. Зябко рано вставать, бежать на зарядку в спортивной одежде, а потом в пионерской форме на построение и поднятие флага. Тяжело было мыть полы в нашей спальне, когда мы дежурили (я мыла очень плохо, не умела отжать тряпку, после моего мытья на полу оставались грязные разводы, девчонки сразу просекли, что я не мою дома полы, и дразнили меня белоручкой), и, главное, противно утром выносить парашу (большой таз с ручками, наполненный мочой, которая плескалась на руки, когда ее несешь и удручающе пахла). Было очень противно и очень тяжело носить по утрам этот таз. Но это только во время дежурства. Между завтраком и обедом был большой перерыв в еде и очень хотелось есть перед обедом. Я не помню такого чувства голода дома. Кроме того, я впервые была одна, без мамы и бабушки и скучала по ним. Зато была речка, можно было купаться, правда, по часам, вернее по минутам. Вечерами жгли костры. Иногда убегали через дырки в заборе в лес одни, но редко и, кажется, это было после 4-го класса, когда были постарше. В дальнем конце территории лагеря располагалась большая спортивная площадка, где, помимо прочего был канат и вертикальная палка для лазания по ней. Я повисала на этой палке как плеть, не могла сдвинуться ни на сантиметр наверх и очень завидовала ловким, как обезьянки, девчонкам, которые быстро перебирая ручками и ножками, залезали наверх. Но спустя год, после четвертого класса я, окрепнув после уроков физкультуры в школе, обнаружила, что с небольшими усилиями я тоже могу залезть до самого верха. Я очень хвасталась маме этим достижением и даже, когда она приехала в лагерь, продемонстрировала свое умение, слегка испугав ее тем, что залезла так высоко.
Мама рассказывала, что из лагеря я привезла кучу вшей в своих роскошных волосах. Меня засыпали дустом, корни волос протирали уксусом для уничтожения гнид. Мама долго со мной возилась, пока вывела их. Она мучилась от мысли, что у дочки врача вши!
