Я была очень шумной девочкой с пронзительным голосом. Маме говорили коллеги, жившие в соседних домах (в основном, ядовитый Илья Соломонович, приходя лечить меня от очередной простуды): – Когда ваша дочь выходит на улицу, мы слышим. Не удивительно, что у нее болит горло.
А в августе мы все трое поехали к Суховым в Кемерово, куда они перебрались жить. Опять помню леса и леса. Лежишь на верхней полке, пахнет гарью от паровоза, иногда копоть в лицо…. В городе на площади пестрела клумба с васильками.
Когда мы вернулись в Карталы, бабушка подала маме телеграмму из Батуми, где тетя Тамара, сообщала о смерти деда. Мама долго плакала и очень переживала, что не поехала в Батуми. Решено было ехать через год на могилку к дедушке.
Четвертый класс отличается от трех первых тем, что мы учимся в другой школе, школе-семилетке. Трехэтажное здание школы красиво белеет среди зеленых тополей. Оно ближе ко мне, чем предыдущее, туда было идти с километр, а сюда метров 500—600.
В начале четвертого класса или в конце третьего на стадионе было какое-то торжество и мы, пионеры, должны были, когда оркестр начнет играть гимн Советского Союза, встать и отдать салют. Посадили нас на скамейки под трибуной. Я сидела и мучительно думала: как узнать, что играют гимн, если они только играют, а слов нет? Нервы мои были очень напряжены, я боялась пропустить нужный момент и, когда после паузы оркестр заиграл, как мне показалось, что-то похожее на гимн, я встала, и отдала салют. За мной встал весь наш класс.
Вечером мама мне говорит: – Все было очень интересно, но почему вы встали и отдали честь, когда оркестр заиграл марш?
В начале учебного года мы переехали в комнату на втором этаже, где мы теперь живем с новыми соседями – Шахматовыми. У них внук – Вовка, на год старше меня. Квартира такая же, в том же доме, но на этаж ниже и людей меньше. А Ярошецким отдали всю квартиру, из-за второго ребенка, из-за Славки. Но не сразу как он родился, а спустя года два, так что я насмотрелась на их красивого голубоглазого (в русскую мать) младенца. И теперь, только когда я на улице стою в воскресение у их подъезда, слышу знакомые песни. А мы живем тихо, и людей в квартире меньше (всего 6 вместо 9) и гулянок нет.
Девочка, моя одноклассница, пришла в школу неумытая и непричесанная, объяснив всем, что сегодня умывание – большой грех, и бог за это покарает. Она отчаянно отстаивала эту, совершенно ошеломившую меня точку зрения (ведь бога нет, неужели она не знает?!) и с громким плачем ушла домой, поскольку ее не допустили в таком виде до уроков.
У нас новенький мальчик 14 лет, второгодник из большой неблагополучной семьи, Ситников Вова (Сито), который неожиданно в меня влюбляется и активно за мной ухаживает. Он провожает меня до дома, а вечерами, после моей прогулки во дворе (не с ним, мы катаемся с горки и визжим, а ему это не пристало, он большой, он в стороне), не пускает домой. Мы долго стоим в подъезде и молчим, а когда мне надоедает это молчаливое отирание стенок подъезда, и я пытаюсь уйти, он перегораживает мне дорогу и просит не уходить. Я его побаиваюсь, кроме того, мне льстит его внимание, и мы стоим и снова молчим. И ещё, когда один парень в классе обозвал меня матерным словом (чего я, надо сказать, просто не поняла), он его побил.
В конце концов, мама встревожилась нашей дружбой и перевела меня в другую школу и другой класс, в среднюю школу №31, в класс, состоящий, в основном, из детей интеллигенции.
